Часть I.

25 февраля 1956 года, на последнем, закрытом заседании ХХ-го съезда Коммунистической партии, Первый секретарь ЦК КПСС Н.С.Хрущёв выступил с докладом «О культе личности и его последствиях». Было положено начало важнейшему изменению курса страны, последствия которого мы ощущаем до сих пор…

1. Морозная «оттепель»

Согласно официальной современной исторической точке зрения, суть поворота 1956 года была от «сталинизма» (то есть от «тоталитаризма», «сильной руки», репрессий, конфронтации с Западом и прочих, однозначно отрицательных в этой системе координат характеристик) к более свободной во всех отношениях эпохе «оттепели».

На самом деле это – упрощенная и исторически неверная версия того поворота государственного корабля, который происходил в стране. Для духовной жизни, для Церкви, например, тогда началось время  стужи, годы безбожных гонений, вошедших  в историю под названием «хрущёвских». Последнее же сталинское десятилетие для Церкви, для русского духа было, действительно, временем «оттепели». А что касается духовного измерения жизни человека, общества, то можно сказать, что жизнь духа важнее остальных сторон человеческой жизни настолько, насколько душа важнее тела.

2. Схемы и факты

Сравнивая положение Церкви в два этих периода, Святейший Патриарх Московский и всея Руси Алексий I-й говорил, что в начале его патриаршества (то есть с 1945 года) из десяти архиереев, которых он назначал, власть признавала девять, а одного отвергала, а потом всё стало наоборот.

Либеральная историческая легенда утверждает, что все шаги в пользу Церкви И.В.Сталин предпринимал исключительно для пользы большевизма, чуть ли не «мiровой революции» (то есть тут его явно путают с Л.Д.Троцким). На встрече 1943 года он же так и сказал митрополитам – о скорейшем избрании Патриарха: «А нельзя ли проявить большевистские темпы?» Но история, как он же сказал в 1934 году, – это факты, а не схемы; и со свойственным ему юмором добавил, что у схематиков было только три исторических периода: матриархат, патриархат и секретариат.

Восстановление патриаршества – это, несомненно, факт нашей истории, и факт важнейший. Так же, как и связанное с ним преодоление обновленческого раскола, с помощью которого троцкисты намеревались уничтожить нашу Церковь.

В 1948 году исполнилось 500 лет другому важнейшему историческому событию – автокефалии Русской Православной Церкви. В Москве состоялось Совещание предстоятелей и представителей Православных Церквей. И тут легенда опять спешит уверить нас, что оно происходило под диктатом Сталина, который был, мол, в нем заинтересован по причине своих геополитических амбиций, и что Церковь соответственно была несвободна тогда в своих решениях. Однако реальный взгляд на это событие говорит о том, что Совещание проходило в традиционно православном русском духе, в духе Третьего Рима, в духе независимости от Запада. (Ну что поделаешь, если это совпадало с намерениями «диктатора» сохранить наш народ, страну от запланированной Западом новой войны – теперь уже атомной?)

Отношение либералов к Западу – вообще особая тема. Для них Запад – ценность абсолютная. На Западе всё худшее, мол, лучше, милее, чем лучшее у нас, а всё лучшее у нас – плохо, случайно, ущербно и постыло и хуже, чем худшее на Западе. Для них, с детской наивностью верящих в «непогрешимость Запада», страшнее и ужаснее Сталина (как и для самых лютых врагов нашей страны и Православия, кстати) никогда и никого не было. Они пытаются навязать нашему народу чисто западный миф о том, будто бы всё зло в мiре, всё разделение в Европе, даже послевоенная «холодная война» были лишь ответом «свободного мiра» на стремление Сталина подчинить мiр себе.

Всё это, конечно, – интеллигентские мысли, идеи. А народ мыслит жизнь жизнью. Он помнит, откуда на нашу землю приходил  враг, в том числе в середине прошлого века, когда ему пришлось понести такие жертвы, каких не знала человеческая история.

Открывая торжества, посвященные полутысячелетней независимости нашей Церкви, в Богоявленском Патриаршем соборе Патриарх Алексий I-й сказал:

«Русский народ превыше всяких благ и сокровищ мiра почитал Божественный дар православной веры и на служение Богу и Церкви Его взирал, как на заповеданный ему подвиг: он благоговейно склонялся перед подвигами и трудами святых угодников Божиих; он с терпением нес посылаемые ему испытания, уповая на помощь и заступление этих своих небесных покровителей. Он сам был весь подвиг.

Но более всего он радел о сохранении в чистоте своей православной веры; он оберегал ее от всяких внешних приражений; отвращаясь от Запада, помраченного «дымом от студенца бездны» (Откров. св. Иоанна, 9, 1-3), он с упованием взирал на светлый и святый Восток, видя в нем свою надежную опору и твердый оплот против всяких чуждых Православию нападений. Он смиренно и с любовью был покорен своей Церкви-Матери.

Когда же в середине XV века помрачилась православная вера в Церкви Константинопольской и когда и Патриарх и император приняли унию с Римом, тогда Русская Церковь, в лице своих иерархов, сберегая веру свою, нашла потребным  самостоятельно идти по пути, свойственному ее духу ревности о чистоте своей православной веры. И Промыслу Божию угодно было благословить это решение».

Весь дух Совещания утверждал не только независимость, но даже особую роль Русской Церкви в истории Христианства, в сохранении и утверждении чистоты православной веры в мiре. Именно тогда стоял вопрос о том, чтобы Русский Патриарх стал первым по диптиху среди предстоятелей православных Церквей. Когда И.В.Сталин принимал  решение об  избрании Патриарха, то делал это не напоказ перед иностранцами, не из сиюминутных политических соображений, не имеющих никакого отношения к церковным интересам (недаром убеждал  своих собеседников-митрополитов открывать семинарии, а не ограничиваться богословскими курсами – иначе, мол, «будут выпускать брак, вроде меня»), а имел в виду, надо думать, и такую перспективу.

Следом было признано Патриаршество и в Грузинской Церкви.      Критикуя «агрессию папства» с его «нехристианскими идеями» и стремлением «путем политических интриг и исключительно мiрскими средствами… разложить православное единство», тем самым способствуя «распространению атеизма в мiре»,  Патриарх Алексий не оставлял при этом и надежды на силу Божию.  В своей речи в Воскресенском, что в Сокольниках, храме, где проходило Совещание, он сказал:

«Да просветит Господь мысленные очи Римского первосвященства и да возымеет оно в себе, при помощи Божией, силу Духа, чтобы отказаться от честолюбивого стремления утвердить земное главенство свое среди всех апостольских преемников!

О, если бы Господь сподобил нас увидеть тот счастливый день единения равноправных братских святителей обеих церквей Христовых!.. Это послужило бы и началом мира во всем мiре и концом позорного для христианства использования его алчными властителями тьмы века сего в целях разжигания пламени войны». (Алексий, Патриарх Московский и всея Руси. Слова, речи, послания, обращения, статьи (1948-1954). Т.   II. Издание Московской Патриархии. М., 1954, сс. 112-113, 120-121).

Именно тогда, в 1948 году, на всеправославном Совещании протоиерей Григорий Разумовский во всеуслышание произнес:

«Слово Божие не обязывает государство давать Церкви какие-либо права, да таких прав у государства и нет. Деятельность Церкви – вне сферы влияния государства. Права Церкви – от Бога. Не будем умалять достоинство Церкви. Мы служим народу на тех же правах, как и государство ему служит. Государство не над Церковью, а рядом с нею, с равной ответственностью пред Богом – оно за тело, мы – за душу».

3. Что было в голове у Сталина?

Православные либералы придумали, что Сталин, мол, «резко охладел» к Церкви после «неудачи» Совещания 1948 года. Почему? Потому, мол, что после этого усилились гонения на духовенство, на веру. Других, мол, причин у этих гонений (куда более реальных – добавим сразу) и быть не могло.

Ох, уж это знание того, о чем думал, что и когда понял Сталин!..

Когда после войны над Г.К.Жуковым нависли тучи (сам, наверно, их и навесил? Больше-то, разумеется, некому?), Сталин сказал:

– Жукова арестовать не дам. За четыре года войны я его узнал лучше, чем себя.

Видите: сам Сталин себя не знал (коварно вводил партию и историков в заблуждение, поди: знал, конечно, да еще как!..) А мы-то всё про него можем рассказать. Нам же Хрущев давно всё разъяснил… (Хотя и он в конце жизни признал, что Хозяин был на голову выше их всех. «На голову», – это точно подсчитано).

Вот типичный пример подобных вольных трактовок.

Почему во время войны Сталин изменил отношение государства к Церкви? Ясно, как днем. Двух мнений быть не может. Испугался Гитлера, прагматично решил использовать «религиозный фактор» в личных целях победы над Германией (эта победа ведь ему одному нужна была?) Ну, и хотел пустить пыль в глаза освобождаемой нами Европе и союзникам (только узнают про встречу с митрополитами – сразу второй фронт откроют). Но положительных целей у Сталина не может быть по определению. Это либеральная аксиома. Это ж Сталин, кто ж его еще не раскусил?

Одному батюшке даже в вину поставили фразу в его книге: «Неизвестно, что Сталин вообще думал». То есть как это, мол, неизвестно? Давно всё известно!

Говоря словами Гоголя, когда тот горячо защищал Пушкина, можно и тут спросить: «Они что, побывали в голове у Сталина?»

Лучший способ изучения любого исторического лица – вслушаться в его собственные слова, без всякой предварительной заготовки.

Послушаем, что он сам сказал в конце встречи 1943 года, подавая пальто митрополиту Сергию (а маршал авиации А.Е.Голованов вспоминал, что Сталин сам всегда подавал ему шинель – так что молодой маршал старался ускользнуть от Верховного пораньше, чтобы избежать неловкости):

– Ваше высокопреосвященство, это всё, что я пока могу для вас сделать.

Интересно, зачем «тирану» нужно было коварно обманывать старца-митрополита? Ведь на самом-то деле (согласно антисталинскому мифу) он же всё мог сделать, чего бы ни пожелал?

Нет, даже Сталин отнюдь не всё мог. Иметь это в виду очень важно для понимания живой истории нашей страны.

У изменения положения Церкви после 1948 года причины есть совершенно определенные, если только не  включать автоматически «презумпцию виновности» Сталина во всем отрицательном, что тогда было (а всё хорошее, мол, либо несмотря на него, либо по причине его коварства). С духовной точки зрения, такая попытка реванша со стороны безбожных сил, прежде всего в руководстве страны, понятна. Столь важное событие, даже если не все его цели были достигнуты (не приехали главы трех Церквей: Константинопольской, Александрийской и Иерусалимской; диптих остался неизменным), – всё же состоялось, на нем были приняты важные решения, которые никак не могли понравиться врагу рода человеческого. Противники сталинского церковно-государственного курса (а кто еще в его окружении был так, как он, за «сильное Православие»?), сославшись на недостаточно «эффектные» его результаты, начали действовать более активно.

Митрополит Иоанн (Снычёв) писал: «Мощная оппозиция «примиренческому» курсу Сталина                                                                                                                                                                                                                                                                достаточно сильно заявила о себе еще при его жизни, почти сразу же после того как в 1943 году наметился поворот к нормализации церковно-государственных отношений…

 После смерти Сталина ситуация резко изменилась. В числе первых же постановлений ЦК по идеологическим вопросам, подготовленных под руководством Хрущева в 1954 году, своей резкой антицерковной направленностью выделялись два документа: «О крупнейших недостатках в научно-атеистической пропаганде и мерах ее улучшения» и «Об ошибках в проведении научно-атеистической пропаганды среди населения». Они недвусмысленно знаменовали собой конец «золотого десятилетия» относительного церковно-государственного мира и фактически возвращали общество на двадцать лет назад, во времена «безбожной пятилетки». (Митрополит Иоанн. Русская симфония. Изд. 2-е. СПБ, 2002 г., сс. 336, 337).

Оппозиция сталинскому курсу проявилась ярко на ХХ-м съезде, когда начался крутой поворот страны вспять, по сути — реванш большевизма. Разворачивались три главные пропагандистские кампании тех лет: к коммунизму, без Бога и Сталина.

4. Почему реванш – большевизма?

Когда мы хотим вникнуть в суть исторических явлений, нам нужно освободиться от плена идеологических, пропагандистских штампов и легенд, которые создавались как во время тех событий, так и в последующие годы — и взглянуть в сердцевину происходящего. Не по названиям, не по идеологии, не по пропагандистской словесной маскировке воспринимать и оценивать то, что тогда происходило, а постараться увидеть духовную суть событий. Дух – главное. Не веста коего духа еста вы (Лк. 9, 55), – сказал Господь Своим ученикам. Не каких взглядов, не какой идеологии, а прежде всего – какого духа. Вот главная система координат на все времена.

Почему мы говорим о том, что сутью отречения от сталинского курса страны был реванш большевизма? Разве И.В.Сталин не возглавлял партию большевиков целых тридцать лет? Не точнее ли было бы сказать: «реванш ленинизма», например, — ведь именно возвращение к «ленинским нормам партийной жизни», к «чистоте ленинского учения» провозглашалось тогда?

Да, формально — так. По сути же отречение от сталинского курса, от его идеологии, как она сложилась к тому времени, было  именно возвращением к большевизму — со Сталиным исторически они во многом разошлись.

Дело в том, что Сталин в реальной нашей истории за эти тридцать лет действительно отошел от большевизма в чистом виде — от идеологии Маркса и Энгельса, Ленина и Троцкого, большевиков-революционеров. Со многими большевиками, «ррреволюционерами» (по его собственному выражению) им оказалось не по пути. Особенно ясно это показал 1937 год. Отошел от большевизма настоящего, не «испорченного» сталинизмом – то есть непримиримого к русской истории, к вере и Церкви, к юлианскому календарю, к церковнославянскому языку — до конца, до полного их уничтожения. К русскому патриотизму, к русской архитектуре, к русскому духу. К Пушкину и Ломоносову, к русским и грузинским песням, к дореволюционной орфографии, вообще ко всему дореволюционному.  Чисто тактически (он был великий стратег и тактик — короче, генералиссимус) он этого не объявлял, напротив, хотя иногда даже и напрямую спорил с некоторыми положениями «классиков», а главное – высказал за это время множество своих идей и принял решений в связи с реальной исторической обстановкой, которых те никогда бы не объявили, не одобрили и которые по мiровоззрению отличались от большевизма-ленинизма, и очень серьезно. Вспомним, например, как изменилась советская идеология за время Великой Отечественной войны. Одним обращением «братья и сестры» 3 июля 1941 года Сталин  изменил нашу идеологическую официальную доктрину – совсем другим духом повеяло. Большевикам-безбожникам, троцкистам он был глубоко чужд. Они, можно сказать, втайне соглашаясь с Троцким, когда тот из-за границы рьяно критиковал Сталина за «предательство революции»,  давно копили в себе это несогласие, которое – совершенно искренне, надо сказать, – и прорвалось у троцкиста по мiровоззрению Хрущева в 1956 году. И в этом смысле Никита Сергеевич был, несомненно, прав (напрасно его поклонники-либералы ему не верят): действительно, Сталин изменил чистому ленинизму-большевизму, прежде всего именно по духу. Он ушел от целей «мiровой революции», он поставил во главу угла государственные интересы воссоздаваемой им империи, он реабилитировал русский патриотизм, он признал законное место Церкви в советском обществе – став в этом, можно сказать, единомышленником с митрополитом Сергием, который по его воле был избран в 1943 году Патриархом – и не потому, что до этого Сталин этого бы не хотел, а потому что не было возможности, ему бы не дали этого сделать, ему и тут пришлось говорить про «большевицкие темпы» — это про избрание Патриарха! Какой настоящий, последовательный, идейный большевик принял бы такое решение, да еще с такой «формулировкой»? Это же просто кощунство, с точки зрения чистого большевизма!

У этого явления были различные объективные причины. Ломать – не строить. Одно дело свергнуть существующую власть. Другое – воевать вместе с верующими бывшими царскими офицерами, изо дня в день поднимать и крепить страну, отвечая за ее независимость и безопасность, защищая ее вместе с ее народом.

Как известно, Сталин был великим реалистом, говорят даже: прагматиком. Ему нужна была практическая цель. Она ясно видна в его жизни, во всей его политике, она даже прозрачна: это — великая Россия. И он использовал для этого «всё, что Бог давал», по его собственному выражению (он сказал именно так в 1952 году, когда наставлял наших разведчиков). В том числе, где надо было, где приходилось это использовать, — и большевистскую фразеологию. Он помнил, о чем его учили в семинарии, и даже в партийных своих, государственных речах иногда вспоминал Библию, так что он мог бы сказать тут: не человек для идеологии, а идеология для человека.

«Русский грузинского происхождения» (потому что был православным по воспитанию; перед духовным училищем он даже русский язык изучал  в семье русского священника), Сталин стоял в значительно большей степени, чем большевики-интернационалисты, на почве реальности, на почве национальных особенностей народов бывшей Российской Империи, от которых никуда было не деться, и даже на почве их национальных, в том числе духовных, интересов, которые могли и не совпадать, разумеется, с интересами рабочих и крестьян других стран, вообще всего мiра.  Недаром в первом большевицком правительстве он был главным специалистом по вопросам национальностей. Он не считал, что нашим народам нужно отказаться от своего прошлого, от своих традиций, «чтобы в мiре без Россий, без Латвий жить единым человечьим общежитьем»,  что это вообще возможно. Он, как сын древнего самобытного народа, видел, что национальное и религиозное даже и пролетариям всех стран важнее, чем классовое, интернациональное, что они никогда не соединятся.

Итак, главное расхождение Сталина с большевизмом было в возвращении к русскому духу в нашей жизни. Вот чем он больше всего не устраивал большевиков-троцкистов-ленинистов, да и совершенно не коммунистическую прозападную интеллигенцию, да и весь Запад. И до сих пор не устраивает. И не устроит никогда. Дух не тот! Все остальные разговоры – про «культ личности», про репрессии, — это всё вторично. Культ личности был у Ленина куда больше, как и жертв ленинских репрессий, совершенно необоснованных, — это же всё принимается «свободолюбивым Западом», это никому не мешает… Почему? Потому что это было против традиционной России, было одного духа с Западом, с русофобией и безбожием, с тем, кто за ними всегда стоит…

Парадоксальность ленинизма-троцкизма-хрущевизма была в том, что он, с одной стороны, идеологически, был совершенно  непримирим к Западу, желая течение его жизни «разрушить до основанья», — а с другой стороны, не мыслил без этого Запада, без его безбожных ценностей «построения рая на земле» нашей русской послереволюционной «новой жизни» с полным отречением от родного нашего «старого мiра» и слиянием с западной жизнью «в одну реку» (хотя и существовавшую лишь в мечтах революционеров, как «светлое будущее»).

Конечно, убежденным «коммунистам-ленинцам», может быть, не по душе будет отождествление их мiровоззрения с такой темной личностью нашей истории, как Хрущев, и противопоставление подлинному сталинскому мiровоззрению. А всем нашим поклонникам Запада, любителям его «свобод», либералам, «прогрессистам», шестидесятникам может и не понравиться соотнесение их «передового», «свободолюбивого» мiровоззрения по сути с чистым «большевизмом». Но что ж поделать, что есть, то есть. Они же ведь  любят все клеймить русскую государственность, нашу православную самодержавную имперскую традицию, русский патриотизм словом «сталинизм», которому они изо всех сил все эти 60 лет старались придать самый мрачный смысл, а образ главы государства того времени нарисовать самыми черными красками — ну просто ужаснее никого не было  в  истории. Но слово Божие говорит, что несть тайно, еже не явлено будет (Лк. 8, 17). И, слава Богу, всё постепенно становится  на свои места.  

Часть II.

В 1961 году состоялся XXII-й съезд КПСС. Три главные хрущёвские политические кампании: «разоблачения культа личности Сталина», гонений на Православную Церковь и «развернутого строительства коммунизма», – достигли тогда своего апогея.

5. Архитектура – документ истории

XXII-й съезд проходил в октябре 1961 года в Москве. И не просто в Москве, но, конечно же, в Кремле. Точнее, на территории Кремля, но в новостройке – в специально построенном к этому «историческому событию» «Кремлёвском Дворце съездов».

Помню, едешь в троллейбусе мимо Кремля по Моховой (вскоре она с вместе с Охотным рядом и Театральным проездом была переименована в «Проспект Маркса», как и станция метро «Охотный ряд») – и вдруг видишь, как из-за зубчатых темно-красных кремлёвских стен растёт новёхонькое белое здание в совершенно современном архитектурном стиле. Москвичи назвали его тогда «стилягой среди дворян».

Во главе государства в то время стоял Никита Сергеевич Хрущёв – уже не только Первый секретарь ЦК ЦПСС, но и Председатель Совета Министров СССР. Официальная пропаганда называла его «верным ленинцем».

Это было, в основном, правдой. Более того, это отражало суть той политической деятельности, которую возглавлял в стране Хрущёв (по крайней мере, официально).

Суть эта была в реставрации ленинизма-троцкизма (хотя троцкизм не назывался), интернационализма, воинствующего безбожия. То есть, в возвращении на тот политический путь, с которого в предыдущие десятилетия, в результате смертельной схватки с троцкизмом, старался сойти и свести страну И.В.Сталин. Старался – но не всё ему, естественно, удавалось – он был в руководстве не один, тогда же рядом с ним были и такие люди, как Хрущёв, который с 1935 года был членом Политбюро ЦК ВКП(б), возглавлял в 1934-1938-м и в 1949-1953-м годах Москву, а в 1938-1949-м годах – Украину. И вот, для «выправления» государственного курса, нужно было «разоблачение культа личности».

Пик этого «разоблачения», которое на Западе было названо «десталинизацией», – это XXII-й съезд КПСС. Уже не в «закрытом» докладе, а в главном, в выступлениях делегатов здесь шла безудержная критика Сталина. Съезд принял постановление, на основании которого его останки были вынесены из мавзолея и преданы земле (невольно оказал Иосифу Виссарионовичу добрую услугу). С этого времени имя недавнего первого лица государства должно было быть предано полному историческому забвению. Даже знаменитый на весь мiр Сталинград переименовали в Волгоград.

Дворец съездов возводился ради торжественности момента – в нем должна была быть принята новая Программа партии, которая ставила своей целью  построение коммунизма в СССР. Хрущёв решил возвести этот дворец именно в Кремле, поскольку там, как он говорил, находится центр нашего государства. В нём прошёл всего один хрущёвский партийный съезд – на следующем Никиты Сергеевича уже не было, на Покров 1964 года его отправили на пенсию.

Более того, уже на следующем, ХХШ-м съезде, в 1966 году, намечалась реабилитация Сталина. Знаю об этом потому, что тогда, будучи девятиклассником, ярым антисталинистом, сам перепечатывал на машинке пришедшее из самиздата («утечка информации») письмо Эрнста Генри (С.Н.Ростовского), которое начиналось обращением «Глубокоуважаемый Леонид Ильич!» Письмо это, подписанное рядом известных людей, горячо увещевало нового главу партии ни в коем случае не совершать столь вредного для страны шага. В нём высказывалось несогласие с И.Г.Эренбургом, который считал Сталина «злым, но великим» – в письме утверждалось, что тот был злым, но слабым политиком, сделавшим множество ошибок.

Можно представить себе, какие ещё мощные рычаги, видимые и невидимые, были включены тогда на полную мощность, чтобы вопрос на съезде не поднимался, если они работают до сих пор.

Кремлёвский Дворец, в котором давно уже происходит всё, кроме съездов коммунистической партии, предстоит и ныне нашему взору, как неоспоримый исторический документ. Его не подделаешь, не упрячешь в архивах: смотри, изучай историю напрямую. Сама его архитектура и выбор места для него свидетельствуют о том, в каком духе, с каким мiровоззрением должна была жить страна.

6. «Сталинские дома» и «хрущобы»

В чём существенная разница между ленинизмом, троцкизмом, вообще коммунизмом – и сталинизмом?

В духе. Дух – главное. Он важнее слов.

Архитектура и отражает, и создаёт дух времени.

В наши юные годы мы любили ходить по дореволюционной Москве – в которой родились и жили. Особенно по рассветной, совершенно не похожей на дневную, суетную, по её кривым улочкам и переулкам. Даже в центре не было ни человека – это в Москве-то! – и видна была она сама. И мы любовались её  старыми домами, питаясь их теплой, доброй красотой. У них был совершенно иной, не советский дух.

Нам не нравилась сталинская архитектура – она была жёстче дореволюционной, которая ничего от человека не требует, но просто хочет, чтобы ему красиво и уютно жилось.

Но ведь и задача у сталинского времени была куда жёстче – нужно было вырваться из революционного ужаса, преодолеть бездушие,  геометричность, технологичность конструктивизма – архитектурного стиля 20-х годов, пришедшего к нам, как и коммунизм, с запада. И вот теперь взамен отрицания ставилась задача восстанавливать традицию, крепнуть и побеждать во внутренних и внешних войнах. Здесь уже – чистая имперскость. Империя думает не только об уюте жильца, у нее более монументальные задачи. И это всё отразилось на сталинской архитектуре, которая особенно развернулась в последние годы перед войной и после Победы. Недаром для Ялтинской конференции 1945 года, когда дело шло к завершению того, что не удалось сделать Царю-мученику Николаю Александровичу: победить Германию и Японию, –Верховный Главнокомандующий избрал царский Ливадийский дворец, тем самым ясно показав мiру историческую преемственность страны.

Едешь ныне по Москве, словно читая учебник истории, и удивляешься: сколько же было за то короткое время построено прекрасных домов! Для одной партийной верхушки это было бы слишком много – они возводились для новой элиты, которая создавалась во всех областях жизни: хозяйственной, военной, научной, культурной, даже рабочей – для стахановцев, для всех, кто укреплял державу («кадры решают всё»).

В Москве хорошо видно, как конструктивизм 20-х годов (здания «Известий» на Пушкинской площади, дома культуры имени Русакова в Сокольниках и имени Зуева на Лесной, множество жилых зданий попроще) сменился ко второй половине 30-х годов сталинским классицизмом.

Официальная пропаганда – так повелось с 1956 года – любит говорить о том, что всё дело, мол, было в плохом характере одного человека. В его личной борьбе за власть. Вот, мол, и вся разгадка той эпохи.

А на самом деле?

Когда Сталин в 1932 году запрещал советский конструктивизм – родной братец западного функционализма, – и во всех подобных волевых его решениях, – это им делалось не из самодурства, не потому что у него был такой странный личный вкус (о вкусах ведь не спорят). Речь шла о самых серьёзных вещах: о смысле жизни, о судьбе народа, о его душе, его главных ценностях, его духовной независимости.

Что, разве у советского конструктивизма не было свежих идей, поисков, не было своей эстетики, по-своему талантливых сооружений? Что, там не видно творчества – всего того, о чём так жалеет интеллигенция, когда оно приносится в жертву другим, даже жизненно важным целям?

Всё это было, да. «Дом правительства», например, напротив Кремля в своём стиле продуман, гармоничен – лучшее, пожалуй, что осталось в Москве от тех лет. Да и сам Дворец съездов не лишён архитектурных достоинств – особенно если его вынести на открытое пространство (не пора ли?) Но стилевые поиски конструктивизма имели совершенно определённую духовную, мiровоззренческую основу. Эта голая функциональность, нарочитый жилищный минимум – лишь бы только человек мог там находиться телесно: только стены, двери, окна да крыши. Души-то ведь нет, Бога нет! Прямые углы и круги, гладкие пустые плоскости… Полное отсутствие украшений – подчеркнутый техницизм, создание даже не человеческих рук, но машин. Нарочитое противопоставление природе, Творцу всего живого, бесовская энтропия. И – внимание, творческая интеллигенция! – в основе этого не было ничего личного, всё – коллективное: коммунистическое устроение жизни, троцкистский поход против «старого быта», против семьи: «дома-коммуны», «дома совместного проживания». При этом было некое любование этой жёсткостью и скудостью, этой пустотой, некая претензия на собственную эстетику, спорящую с природой, с Создателем – псевдокрасоту мёртвой материи. Роль архитектора была в том, чтобы настоять на праве этой машинности войти в живую жизнь людей, зримо внося в неё свои революционные идеи: в век механизмов мы обойдёмся без Бога, мы покорим природу, а вместо сердца у нас будет пламенный мотор, который намного совершеннее человеческого сердца. Всё это было воинствующим безбожием, богоборчеством в архитектуре. Вот против какого духа восстал в нашей жизни Сталин, Царство ему Небесное!

И вот мы видим, что архитектура «сталинской реформации» из всех прочих советских и постсоветских эпох дореволюционной ближе всего.

Какие шедевры – эти дома, построенные тогда: на Садовом кольце и даже гораздо дальше от центра… Особенно сегодня они восхищают – на фоне всего, что построено в последующие годы. Если ехать по Кутузовскому проспекту к центру, то сначала идут сталинские величавые художественные красавцы. Потом, от «стрелки» к «Украине» – брежневские стёртые бездушные коробки, а перед Кремлём – «вставная челюсть», как прозвали москвичи Новый Арбат, построенный в те же годы взамен разрушенных без войны прекрасных арбатских переулков. Ну, а уж о «хрущобах» и говорить нечего – хуже ничего в Москве не строили, да и по всей России.

Квартира в «сталинском доме», «сталинка» – все знают – лучшее, что сегодня есть в Москве для жизни. «Хрущёвка» – худшее, в том числе и по архитектуре, то есть по духу: глухой материализм, «тара для жилья». Тут – важнейшая разница в мiровоззрении: для сиюминутного бытового времяпрепровождения (безбожного – без будущего) – или включенности в вековую историю страны.

У сталинского времени была эта включенность, эта связь со всей историей России, которую троцкисты-ленинцы так старательно стремились разрушить – и отнюдь не только в архитектуре. Вспомним исторические фильмы, которые тогда же делались под прямым руководством Хозяина (как его тогда называли): «Александр Невский», «Пётр Первый», «Иван Грозный»… Нигилисту Хрущёву всё это было чуждо. Жалкий символ этого революционного мiровоззрения – Кремлёвский Дворец съездов.

Полуподвальный дворец

На следующий год после смерти И.В.Сталина вышли два постановления ЦК КПСС об усилении атеистической пропаганды. И в тот же год была подвергнута резкой критике «практика украшательства» в архитектуре, а в 1955-м году было принято постановление ЦК КПСС и Совета Министров СССР «Об устранении излишеств в проектировании и строительстве».

В то время критиковались подвалы, в которых, действительно, ещё жили люди. Но и сам Дворец съездов оказался этаким огромным дворцом-полуподвалом. Поскольку поднимать его высоко над Кремлём было бы уж слишком нелепо, то его врыли в землю. Причем, подземная его часть вышла даже за контуры надземной.

Здесь отразился революционный дух гордости, зримо порывавший с исторической Россией. Ради того, чтобы втиснуть огромный «Дворец» в древний Кремль, где всё – сама история, не постеснялись (рука не дрогнула) снести старые исторические постройки, внедриться в вековую толщу священной кремлёвской земли, куда-то вывозя её, выбрасывая…

И всё для чего? Чтобы несколько дней несколько тысяч человек посидели в этом зале, слушая повторение однообразных громких фраз, время от времени поднимая руки.  Всё должно было говорить здесь о том, что начинается новая жизнь – которая отрекалась не только от той, что была до 1917-го, но и до 1953-го года: «перманентная революция»! Ради новостройки был снесён, в частности, Потешный дворец, в котором жил и работал Сталин. Делегаты всех съездов партии так и пели: «разрушим до основанья, а затем…» Когда-то пели сами, а потом стали включать запись хора на весь зал – у стареющих делегатов не хватало уже того революционного пыла, который был в этом «партийном гимне», заменённом Сталиным в 1944 году на новый государственный гимн Советского Союза, музыку которого мы хорошо знаем и сегодня, да только в сталинском гимне уже на второй строке говорилось про «великую Русь».

О строительстве в Кремле Дворца съездов его главный архитектор А.Н.Кондратьев вспоминал:

«Многие, конечно же, понимали, что делать этого не следовало по совершенно очевидным причинам. Были различные предложения, в том числе – использовать площадку на месте храма Христа Спасителя, где сохранились мощные фундаменты Дворца Советов и где в это время заканчивалось строительство комплекса плавательного бассейна «Москва». Окончательное решение – строить в Кремле – осталось за Хрущёвым. Принимал он его единолично, без участия архитекторов и других специалистов, как часто вообще у нас принимаются такие решения. Ну, конечно, это здание не нужно было ставить в Кремле хотя бы потому, что оно требует большого отрытого пространства. Сейчас же оно зажато в исторической кремлёвской застройке и искажает её облик…

Если смотреть на Дворец съездов со стороны главного входа, то слева от него находилось двухэтажное здание довольно поздней постройки. Если мне не изменяет память, оно когда-то принадлежало митрополичьему подворью. По нашему проекту намечалось его сохранить… Но произошло всё вопреки нашему проекту, только по личному распоряжению Хрущёва…

Нам удалось выровнять здание в единое покрытие – верх сцены и верх банкетного зала оказались на одной линии. Но… здание выросло и «торчало» над кремлевской стеной. Значит, его необходимо сажать как можно ниже… В результате, всё сооружение сидит довольно глубоко – на 14 метров ниже уровня земли. Первый ряд партера находится ниже уровня земли на 6 метров, он как бы в подвале… Под зрительным залом размещаются ещё несколько этажей…»

Культура, архитектура были подчинены политическим, идеологическим целям.

Но и сегодня нынешние руководители Москвы решают её судьбу, определяют её облик, жёстко исходя из определенной идеологии. Их идеологическая, политическая задача очевидна, она та же, что и в 20-е, и в 50-е годы: сделать всё, чтобы Москва перестала быть русским городом, чтобы в ней не было самобытного, исторического, православного, имперского духа.

Тупики коммунизма

Диавола называют «обезьяной Бога».

В Евангелии сказано: Аминь глаголю вам, яко суть нецыи от зде стоящих, иже не имут вкусити смерти, дондеже видят Сына Человеческаго грядуща во Царствии Своем (Мф. 16, 28). А в Программе КПСС 1961 года – зеркально: «Партия торжественно провозглашает: нынешнее поколение советских людей будет жить при коммунизме». В ней ставилась даже некая «триединая задача», которую зубрили и невнятно отвечали на экзаменах много лет наши старшеклассники и студенты. Врагу рода человеческого очень нужна была реставрация большевизма-коммунизма в умах и сердцах людей, вся эта безбожная антиевангельская «идеология», которая должна была стать верой нашего народа, а высшей его целью – «коммунизьм» (как говорил Хрущёв), с его лозунгом «от каждого по способностям, каждому по потребностям». Христианство знает, что удовлетворение всех потребностей грешного человека с его страстями губит и тело его, и душу.

В этом коммунисты-безбожники были близки и понятны материалистическому Западу, который всегда боялся русского православного мiровоззрения, русской самоотверженности и безоглядности (ср. сталинско-суворовское: «Нет таких крепостей, которые большевики не могли бы взять»).

 Мiровоззрение, которое ставит не самого человека на первое место, а его служение: стране, державе, – готовность жизнь отдать за народ, это мiровоззрение, имеющее в своем основании православную веру («За Веру, Царя и Отечество»), видит в несении креста смысл жизни, высшую добродетель (Больши сея любве никтоже имать, да кто душу свою положит зав други своя – Ин. 15, 13), –  мiровоззрение это глубоко чуждо земному, эгоистическому западному мiровоззрению. Вот в чем корень глубокого неприятия Сталина западом и всеми нашими западниками –хоть троцкистами, хоть либеральной «свободомыслящей интеллигенцией».

Во второй половине 50-х – начале 60-х годов в стране всё больше набирало силу мiровоззрение, при котором не интересы державы безусловно важнее интересов человека, а наоборот. В Программе партии провозглашалось: «Всё во имя человека, всё для блага человека». Звучит вроде бы красиво, но это – обманчивая красота. Человек – это прежде всего его душа, и потому истинного блага для человека без любви к Богу и ближнему быть не может, две эти евангельские заповеди даны нам Самим Спасителем.

Вместе с гонением на веру «советский патриотизм» всё больше переходил в область идеологической демагогии, а русский дух, подлинный русский патриотизм негласно оттеснялся в оппозицию.

Прошло не так уж много лет, и на солдатской службе в Армении мне довелось услышать про изречение одного советского офицера: «Пусть турки будут хоть на площади Ленина в Ереване, но свою стенку я дострою». 

9. Миф ХХ века

В чём были причины антисталинской кампании 1956-1961 годов, начатой высшим руководством КПСС? Кому кампания эта была выгодна? Кто и для чего её фабриковал и раздувал? Какую роль в этой спецоперации информационной войны сыграли и играют западные спецслужбы? С чего она начиналась и почему пережила государственную коммунистическую идеологию? В чём причина живучести главного мифа ХХ века – о том, что якобы всё зло в нашей стране в этом веке исходило от одного человека с очень плохим характером?

Над докладом, который был прочитан Хрущёвым в 1956 году делегатам ХХ-го съезда в окаменевшем от небывальщины кремлёвском зале, трудилась сначала целая бригада допущенных к секретным архивам партийных «специалистов» во главе с секретарем ЦК КПСС П.Н.Поспеловым. Они подготовили так называемый «Доклад комиссии ЦК КПСС Президиуму ЦК КПСС по установлению причин массовых репрессий против членов и кандидатов в члены ЦК ВКП(б), избранных на XVII съезде партии». Вот так, тихо и осторожно. Чтобы «выйти на публику», каждый пассаж тут надо было взвесить, ювелирно обработать, подать в самом убедительном виде изумленной аудитории, так любящей, грешным делом, слушать «разоблачения», а потому и готовой им поверить. В этом была едва ли не главная причина, почему эту сказку многие тогда приняли за правду (и верят ей до сих пор!) – ну как же, ведь партия вдруг сама себя стала критиковать, своего главного руководителя в течение тридцати лет – это ли не правда? Всё это тогда представлялось многим необычайно честным – «свежим ветром подуло». Только непонятно было: а зачем им это вдруг понадобилось?..

Участвовали в работе над «историческим» сочинением и другие пишущие люди – в частности, записывали добавления и изменения, которые им диктовал Хрущёв. Сам он не писал. Один из участников этой работы Д.Т.Шепилов вспоминал: «За два года совместной работы с Хрущёвым в ЦК я видел единственный документ, на котором была его личная резолюция. На телеграмме от одного из наших послов. Хрущёв начертал М. Суслову и мне: «азнакомица». Резолюция была написана очень крупными, торчащими во все стороны буквами, рукой человека, который совершенно не привык держать перо или карандаш».

Ну, и как же было не испытывать глубоких чувств к своему предшественнику, который был одним из самых образованных руководителей нашей страны за всю её историю?

Учёный и журналист Владимир Иванович Орлов говорил мне когда-то, что и он принимал участие в этом деле – сам, мол, «водил пером по бумаге». И, соответственно, рисковал своей карьерой, если бы всё повернулось в другую сторону.

В доклад были внесены также добавления и изменения, которые появились в результате обсуждений и споров на эту рискованную тему в высшем руководстве страны. Хрущёв вышел с этим сочинением к делегатам съезда на последнем, закрытом заседании. Но официально это было уже после окончания съезда, после выборов руководства партии.  Иначе, как простодушно предостерегал К.Е.Ворошилов, после разоблачения репрессий, к которым все они имели отношение, их могли и не выбрать. Поэтому-то и было важно успеть самим «сказать правду» – свалив всю вину на Сталина.

Дело было, действительно, скользкое. Нужно было здорово исхитриться. Если бы встал вопрос о реабилитации Троцкого, Зиновьева, Каменева, Бухарина и других деятелей партии большевиков, которых разгромили их противники-большевики во главе со Сталиным, тогда бы от официальной истории КПСС ничего не осталось. Чему учить студентов? Вся антисталинская оппозиция была «хорошая», а «генеральная линия партии» была не права? Так ведь она была вся – сталинская… Остановились на том, что Сталин был плохой, оппозиция – плохая, а «генеральная линия партии», которую вело вопреки Сталину некое её «ленинское ядро», была хорошая. А главное – хорошей была коммунистическая партия и её «марксистско-ленинская» идеология, с которой никак нельзя было расставаться. И не столько потому, что она так уж хороша сама по себе, сколько потому, что она оставалась опорой существующей власти, закрывая другие, альтернативные пути развития страны, и прежде всего традиционный русский путь.

Главная противоречивость «оттепели» была в том, что она, с одной стороны, была вроде бы за «демократизацию» жизни страны, против репрессий и лагерей, а с другой, вся эта кампания должна была ещё больше утвердить власть партийной верхушки, заковать народ в оковы безбожной коммунистической идеологии, сделать вторую попытку обрубить его исторические корни.

Самое удивительное, что вся эта «свободолюбивая» версия, провозглашённая главным гонителем Церкви 50-60-х годов Хрущёвым и списанная им у главного гонителя Церкви в первые годы советской власти Троцкого, всерьёз воспринимается доныне и некоторыми нашими православными соотечественниками – они в ней пытаются увидеть даже «правду» о причинах гонений на Церковь в 30-е годы. Но тщетно искать правду там, где всё основано на лжи.

10. Три памятника

Во время празднования 800-летия Москвы, в 1947 году, был заложен памятник основателю великого города князю Юрию Владимировичу Долгорукому. Сооружен он был по проекту скульптора С.М.Орлова, удостоенного за него Сталинской премии. По личному распоряжению Сталина в 1946 году была даже снаряжена экспедиция в Киев во главе с археологом и антропологом М.М.Герасимовым с целью разыскать останки князя. По идее Сталина, во время юбилейных торжеств должно было состояться торжественное перезахоронение его останков, однако они не были найдены.

Теперь же, во время работы XXII-го съезда, его делегатами во главе с Хрущёвым в Москве, напротив Большого театра, был торжественно открыт заложеный ещё Лениным в 1920 году памятник «основоположнику марксизма» из светлого гранита с  почти прямоугольным постаментом – «холодильник», как его прозвали москвичи, имея в виду, видимо, не только внешнее сходство с бытовым прибором, но и с его предназначением для жизни народа.

Тремя годами раньше неподалёку, на площади Дзержинского (ныне вновь – Лубянская) был поставлен другой хрущёвский памятник – председателю  ВЧК-ОГПУ. После начала «разоблачения культа личности», когда поколебалась советская идеологическая система, когда «разоблачение» это навело густую тень на наши «органы», нужно было «поднимать их авторитет».

Далеко не все в руководстве страны были довольны хрущёвским идеологическим демаршем. В 1957 году его даже попытались сместить с главного поста страны – сделать министром сельского хозяйства. Д.Т.Шепилов на заседании Президиума ЦК КПСС (так называлось тогда Политбюро), сказал просто: «Неграмотный человек не может управлять государством». Но Е.А.Фурцева с маршалом Г.К.Жуковым его спасли. После чего в народе тут же появились анекдоты про новые консервы «фурцированный хрущ» и про «никитские ворота» (так что нет, никакой не рабский наш народ – он хорошо разбирается, кого уважать и за кого в атаку идти, а про кого солёные частушки распевать и презрительные анекдоты рассказывать).

Нужны были какие-то положительные опоры для новой, антисталинской, но густо-коммунистической идеологии. Нужны были советские положительные исторические личности. Их оставалось совсем немного, все они были соратниками Сталина: Киров, Жданов, Калинин… И вот в 1958 году был поставлен памятник-символ, памятник-миф «кристально чистому рыцарю революции». И везде: Ленин, Ленин, Ленин… Культ личности Ленина расцветал пышным цветом. За ним едва поспевал новый, фарсовый культ личности Хрущёва. Но к настоящей истории все те идеологические придумки – забытые и до сих пор живучие – не имеют отношения.

Какая уж там правда истории, когда даже имена большинства деятелей правящей партии запрещено было упоминать. Потом и на имя Хрущёва, после его позорной отставки, было наложено табу (не рой другому яму…) История всё время переписывалась, но в ней оставались мощные зияющие дыры умолчаний, почти сплошной туман – ничего толком не разглядишь, да так во многом это и остаётся до сих пор.

11. Исторический фокус

«Разоблачительная» кампания ставила Сталину в вину прежде всего «необоснованные репрессии» против «честных коммунистов», в основном 1937 года. То есть все остальные репрессии большевизма: против Царской семьи, дворянства, офицерства, духовенства, интеллигенции, купечества, казачества, мещан, рабочих, крестьян, «вина» которых часто была либо в их происхождении, либо в вере, либо они просто были заложниками и умирали потому, что большевики хотели любой ценой удержаться у власти, – считались вполне «обоснованными», и ничего такого ни Сталину, ни кому бы то ни было в вину не ставилось – напротив, в заслугу.

В Постановлении ЦК КПСС «О преодолении культа личности и его последствий» от 30 июня 1956 года говорилось, что тогда  шла «упорная классовая борьба за построение основ социализма», в результате которой «эксплуататорские классы и их экономическая база были ликвидированы». «Классы» – то есть люди. Что же касается органов государственной безопасности, то тут с первых лет советской власти всё было в порядке, им «оказывалось огромное доверие, так как они имели перед народом и страной несомненные заслуги в деле защиты завоеваний революции».

Вот такая историческая картина.

А куда всё это вывернула последующая либеральная «история»?

Она поставила в вину Сталину не борьбу с коммунистами (что было самым большим «криминалом» в глазах партии и большинства народа в 50-е годы), с их «вождями» (как их когда-то называли), с верхушкой НКВД и Гулага, с теми «красными террористами», которые залили Россию кровью, прежде всего в 1918-1922 годах, когда был самый большой террор за всю историю страны, а напротив – борьбу этих самых «красных террористов» против народа.

То есть «десталинизация» 1956-1961 годов ставила в вину Сталину совсем не то, что ставят ему в вину нынешние антисталинисты. Едва ли не противоположное!

При этом пострадавшие действительно безвинно в 1937 году – прежде всего, уже прославленные нашей Церковью новомученики – были объединены в одну категорию «жертв сталинских репрессий» вместе с их палачами, которые проводили ленинские репрессии с 1918 года, но возмездие к которым пришло в 1937 году. Цель этого исторического фокуса – та же, что была и у Хрущёва: очернив Сталина, постараться обелить настоящих палачей нашего народа, к которым и он сам относился, в том числе убийц Сталина.

Главная ложь теории «культа личности» была в том, что она выгораживала, обеляла суть большевизма: и революцию, и насилие, и марксизм-ленинизм, и безбожие, – всё это считалось, согласно ей, вне критики, безгрешным, добрым, народным, прогрессивным, героическим и прекрасным. А всё черное, страшное, жестокое, кровавое, бездушное, несправедливое, что было связано с революционным террором, с большевизмом на практике, все страдания, которые они принесли нашему народу, исходили якобы не от сути безбожия, масонства, русофобии, большевизма, либерализма, а от плохих качеств одного человека, от «культа» его «ужасной» личности.

Вообще историческая картина нашего советского прошлого, которое тогдашняя пропаганда представляла в самых радужных тонах, изо всех сил стараясь свести концы с концами с теорией «культа личности», сильно отличается от нашего нынешнего, уже вовсе не коммунистического понимания того периода. Слова другие, ценности совсем другие! Но, как ни странно, в нашей истории, в истории даже нашей Церкви, в сознании многих людей этот миф, эта лживая теория осталась, как некая заноза, которую мы никак не можем извлечь.

12. Что происходило в нашей стране после революции на самом деле?

Помню, когда-то, в советские юные годы, очень удивился, услышав, что концлагеря появились сначала у нас, а не у немцев, и к тому же ещё в 1918 году. Это совершенно не вписывалось в ту картину нашего прошлого, которую нам рисовали.

Соседка по коммунальной квартире рассказывала о жизни в Москве, в нашем Тихвинском переулке, в нашем дворе, в нашем доме, даже в нашей квартире, но в революцию, в войну. И однажды я спросил её:

– А когда было труднее?

Она ответила:

– Конечно, в революцию. Везде стреляли… В моё окно попали, вот на двери следы от пуль…

Мне, мальчишке, было странно тогда это слышать, такую «несознательную» оценку исторических событий. Великая Октябрьская социалистическая революция, как мы представляли себе, как нас учили, – это было сугубо положительное историческое явление, счастливое для простого народа, это Сталин потом всё извратил… И вдруг – совсем простой представитель этого самого народа, очевидец, говорит лишь о том, как было тогда тяжело и опасно.

Ну, и зачем и кому это было нужно?

Одно из ярчайших и достоверных свидетельств о том времени –это первая из двух служб Державной иконе Божией Матери. По-видимому, она была составлена вскоре после явления иконы, которое совершилось в Коломенском в день, когда Царь-мученик Николай Александрович был лишен императорской власти. Причем, человеком, находившимся в узах, о чём не раз упоминается в тексте службы. Эта служба передает весь тот ужас, который переживало верующее православное сердце, видя, как гибнет любимая Родина, какую катастрофу переживает наш народ, и потому её автор с воплем и слёзной молитвой, как и многие наши предки в столь же катастрофических и по-человечески безнадёжных обстоятельствах, всей душой обращался к Царице Небесной:

Неправда, яко море, скры землю Твою, и ныне люте потопляемы есмы, но Ты простри десницу Твою и, яко Всехвальная, постави ны на камени веры.

Самоизмышленная пагуба покрыла есть всю землю Твою, и мрак велий воцарися днесь в вертограде Твоем. Тяжко ми есть, и рыдаю Тебе, Мати Пречистая, и, аще услышиши, ничесоже устрашуся, и воспою имя Твое, славно бо прославися.

Истощание прииде на рабы Твоя, и дом наш оставися празден и пуст. Хожду и взываю, но несть ми спасающа, едина убо смерть отвещавает на глас мой, и рыдая, молю Тя и глаголю: не отвержи мене и Ты, Дево Чистая, да спасен буду.

Ещё одно, в высшей степени авторитетное и объективное историческое свидетельство о главной русской смуте – Послание Патриарха Тихона Совету народных комиссаров к 1-й годовщине Октябрьской революции. Оно было написано 13/26 октября 1918 года, и не с позиций «богатых», «контрреволюционного духовенства», а с общенародных. Вспомним, что святитель Тихон не благословил ни «белое», ни «красное» движение. Патриарх говорил, конечно, прежде всего от лица верующих, но ведь в царской России их было подавляющее большинство. На его похороны народу пришло значительно больше, чем на похороны Ленина. Он выступал с великой болью за весь «обольщённый русский народ» – как это и делали всегда святые «печальники земли Русской». Безстрашное печалование за народ перед властями – одно из высочайших служений нашей Церкви в русской истории, мужественное и действенное проявление Христовой любви. Было бы хорошо, если бы этот документ приводился полностью во всех учебниках истории Отечества.

Эпиграфом к посланию были поставлены слова Самого Господа: «Все, взявшие меч, мечом погибнут» (Мф. 26, 52). Затем в нём говорилось:

«Это пророчество Спасителя обращаем Мы к вам, нынешние вершители судеб нашего оте­чества, называющие себя «народными» комис­сарами. Целый год держите в руках своих го­сударственную власть и уже собираетесь праздновать годовщину Октябрьской револю­ции. Но реками пролитая кровь братьев на­ших, безжалостно убитых по вашему призыву, вопиет к Небу и вынуждает нас сказать вам горькое слово правды».

А заканчивалось послание пророчеством, с которого и начиналось.

«Не наше дело судить о земной власти, всякая власть, от Бога допущенная, привлек­ла бы на себя Наше благословение, если бы она воистину явилась «Божиим слугой» на благо подчиненных и была «страшная не для добрых дел, но для злых» (Рим. XIII, 3-4). Ныне же к вам, употребляющим власть на преследование ближних, истребление невин­ных, простираем Мы Наше слово увещания: отпразднуйте годовщину своего пребывания у власти освобождением заключённых, прекращением кровопролития, насилия, разорения, стеснения веры; обратитесь не к разрушению, а к устроению порядка и законности, дайте народу желанный и заслуженный им отдых от междоусобной брани. А иначе взыщется от вас всякая кровь праведная, вами проливае­мая (Лук. XI, 51) и от меча погибнете сами вы, взявшие меч (Мф. XXVI, 52)».

То есть святитель Тихон предсказал в 1918 году то возмездие, которое в  1937 году получили от Бога «взявшие меч» после революции.

От Бога, не от Сталина. Вера наша не оставляет нам в этом никаких сомнений.

13. «А Бог-то – есть!»

Недавно мне рассказал человек, который слышал это от своего близкого родственника, бывшего полковника госбезопасности.

Когда в 1937 году арестовали Г.Г.Ягоду и доставили на Лубянку, во внутреннюю тюрьму НКВД, бывший главарь этого ведомства сказал:

— А Бог-то – есть. Иначе бы я здесь не оказался.

Он знал, что говорил.

                                                                  (2016)