Авторский сайт протоиерея Николая Булгакова

Интервью старейшему журналисту «Комсомольской правды» Инне Павловне Руденко (1931-2016).

И.П.Руденко. Сначала я читала его книги. Повесть о старом московском дворе, где вырос. Рассказ о соседке по коммуналке. Книгу для детей и о детстве двух малышек-сестричек. Нынче писатели тяготеют к изыскам разного рода, а тут все чистосердечно, трогающе душу. Двор не просто место между домами – «он полон голосов, звуков, запахов, как лесная поляна в знойный летний полдень». Лесная поляна в городских каменных джунглях? Это как же проникновенно любовно надо смотреть на мир! Обыкновенные малышки-сестрички воплощали собой все детство – «когда каждый день было видно все, что сегодня каждый день не видно». Соседка по коммуналке, раздражающе простонародно грубоватая, каких миллионы, оказывалась наделенной необыкновенной способностью тебя, соседа, любить. А в «мире ничего, ничего нет, кроме любви, — и ничего никому из нас больше и не надо». Это утверждение по нынешним-то временам – из какого оазиса?

А потом я прочла его серьезное исследование о нашем знаменитом классике. «Душа слышит свет. Н. В. Гоголь – про нас». И снова повеяло свежестью: «Как взять из этого сокровища не все… все не возьмешь даже из вида на лошадь с жеребенком поутру, на стог сена… Но как можно больше?». На обложке к имени автора – «Николай Булгаков» – было добавлено: «священник». Так я встретилась с отцом Николаем, настоятелем храма Державной иконы Божией Матери (г. Жуковский, пос. Кратово) и членом Союза писателей России.

— Не так давно Николин день, свои именины, вы, батюшка, провели… с «Комсомольской правдой», радостно приняли у себя в церкви большую группу ветеранов нашей газеты. Как это случилось? Почему? Знаю, конечно, что вы работали в «Комсомолке», в «Алом парусе», странице для подростков, посвященной нравственным проблемам, духовным исканиям, где газета старалась в первую очередь растить не октябренка, пионера и комсомольца, а Человека. За что и попадало газете от комсомольско-партийных функционеров. Какая-то ниточка протянулась от «Алого паруса» в вашу сегодняшнюю жизнь настоятеля церкви?

— Сейчас, из XXI века, может быть несколько схематичное представление о тогдашней «советской» жизни. А когда я, 16-летним, пришел в редакцию «Алого паруса», в «Комсомолку», то был совершенно поражен. Вывеска официальной комсомольской газеты с орденами, а в редакции – такая простота и искренность, столько жизни было в этом длиннющем редакционном коридоре, так мы смеялись – это было просто счастье. На стене висела полоса «Алого паруса» с моим первым рассказиком, появившимся на ней (я и не знал тогда, что это был день Покрова Божией Матери), а Ваня Зюзюкин, завотдела, Леше Ивкину, первому капитану «Паруса», говорит: «Ну, что у нас сегодня на полосе прошло «хулиганского»? Только этот рассказик?» Представляете, какой сюрприз для мальчишки?

Это были не «сотрудники органа ЦК ВЛКСМ», как могло показаться снаружи, это были люди! Мир живых, умных, разных, ярких, людей.

Конечно, совсем не просто проходило в газету то, что нам хотелось. Сколько было «рассыпано из набора»!.. Еще не было компьютеров, каждая строка отливалась в свинце. То есть, в отделе сотрудники, потом вы, Инна Павловна, наш редактор, одобряли (я с замиранием сердца спрашивал: «Ина Пала подписала?») Потом еще выше засылали в набор (о, счастье!), приходили гранки (ну, вообще!), потом ставили в номер (не дышим!..), а потом… «опять Булгакова сняли». Мы смеялись: «Мышка бежала, хвостиком махнула, наборчик упал и рассыпался». Смеялись, утешая друг друга. Но мы и страдали в наши юные годы от жестко навязываемой сверху идеологии, от лжи, на которой, казалось, была построена жизнь: якобы, только это правда, только это хорошо…  Власть, система, как нам казалось, для нас обнажились – черты идеологической мертвечины вроде бы стали нам, юным, виднее, чем всей стране, бравшей в руки газету и не подозревавшей о том, какая борьба стояла чуть ли не за каждым ее номером, а то и за каждым словом. Вот, мол, приговор системе: они боятся даже не слова против, а просто живого слова! Хотя живее газеты, чем «Комсомольская правда», в стране тогда, пожалуй, не было. Понятно, что живой жизни без борьбы и быть не может. И когда что-то живое, дорогое сердцу, смешное, да еще острое проходило, – это было счастье. Слава Богу, что не всё прошло из того, что предлагал тогда, что-то теперь и не стал бы печатать. Помню, со мнением одного из наших сотрудников о том, что «хороший материал – этот тот, который прошел в газете», мы не были согласны.

Я был сатириком, всё норовил напечатать что-нибудь поострее, а в редакции любил всё: и запах типографии, и тишину библиотеки с добрейшими тетеньками из бюро проверки, и буфеты, куда мы ходили «пить кофе», то есть говорить о жизни, и подъезд редакции на улице «Правды» с названием газеты – даже его шрифт был близок сердцу (не то что двух соседних больших газет – совсем другой дух!)

Да, ниточка тепла человеческого проходит через всю жизнь как главное, что в ней есть. То, что относится к душе человека – это то, что глубже, прочнее, мудрее всяких идеологий и мнений.

Тогдашний «Алый парус» стремился вступить в резонанс с самыми светлыми, романтическими струнами, которые есть в душе подростка. Настоящее, высокое всегда нужно человеку. Сегодня нашей молодежи очень нужен «Алый парус» – целомудренный и честный. Нужно говорить правду обо всем лучшем, что есть у нас, ничего не нужно ставить на ходули – в жизни всегда столько чистого, умного, доброго, святого! Нужен идеал!

Помню, в самом начале моего служения в Жуковском, 15 лет назад, простая женщина, уборщица в мэрии, сказала мне слова, которые запомнились на всю жизнь: «Люди не хотят привыкать к плохому». По-моему, это главные слова, крик души нашего народа.

— Не кажется ли вам, что сегодня в обществе есть какое-то предощущение перемен? Что нас ждет в будущем? Туда ли идем? Модернизация, инновации, нанотехнологии — эти понятия не сходят с языка. А кто это все будет делать? Внимание политикам, чиновникам, менеджерам – а какие они, как люди, человеки? Известный депутат говорит: «Как человек, я очень сочувствую снятому мэру. Но как политик осуждаю его». Популярная писательница пишет: «Как человек, он сочувствовал имярек, но, как милиционер, не мог поступить иначе. Победил профессионал». Вспоминают в одной газете ушедшего из жизни министра, перечисляют его служебные заслуги, а в скобках: «он вообще был хорошим человеком». Да почему в скобках-то такое важное? Модернизация, безусловно, нужно, но кто ее будет делать? И хочется вслед за чеховским Фирсом сказать: «А человека забыли…» Или я не права?

— Именно так. Действительно, кто будет делать? И, главное, для чего?

Спросим себя: в нынешнем обществе люди, отношения между ними стали лучше или хуже? К несчастью, надо признать, что жизнь стала жестче, безжалостнее к человеку и люди стали другими.

В нашей юности нам казалось, что наша жизнь, советская, бесчеловечна – нигде запросто не поешь, никуда не сходишь, не поедешь, свободно не почитаешь… Нам казалось: все дело в свободе. Дайте свободу людям делать то, что они хотят — и они станут делать добро. И жизнь, мол, став живой, все сама отладит.

Мы и представить себе не могли, что придет нынешняя вроде бы невероятная свобода, но при этом откроется главная ложь всех революций: то, что люди, получив свободу, якобы воспользуются ею для того, чтобы делать одно добро. Увы, не только добро люди бросаются прежде всего делать, а чаще даже и зло. Почему? Потому что мы, люди, — грешные. И об этом напрямую говорит христианство. Одна наша лень чего стоит! Но даже и лень побеждается сребролюбием. И люди работают сутками – продают 24 часа.

Еще тогда, когда мы и представить себе не могли, что это такое: жизнь по принципу «деньги решают все», – прозорливый старец, протоиерей Николай Гурьянов, который жил на острове под Псковом, говорил: «Дьявол бросает свое последнее оружие – деньги».

«Свободная жизнь» вроде бы устроена с заботой о человеке: купи, мы выполним все твои желания. Но ведь суть этого – не любовь к человеку, а прибыль. А прибыль не стремится сделать добро человеку, а стремится быть как можно больше.

Когда-то мальчишкой я страшно любил Маяковского, прочел его насквозь. А когда стал священником, больше всего стал вспоминать стихотворение, в котором он сказал, как теперь мне видится, о самом главном для всех нас – и детей, и взрослых: «Что такое хорошо и что такое плохо». И этот вопрос остается для нас главным и сегодня.

Разница между добром и злом всегда огромная – как между жизнью и смертью. Поэтому ставить их на одну доску, считать, что это не зло, а всего лишь «альтернативное поведение», – это тоже зло.

«Хорошо» — то, что приносит прибыль? Но прибыль приносит грех, прежде всего смертный, и чем глубже порок, тем большую прибыль он приносит.

Получилось, что с экономической свободой в нашу жизнь вошел дух эгоизма. Этот дух – очень сильный. Он проникает во все поры общества, в души людей.

Мы и представить себе не могли, что внешняя свобода готовит для человека свою несвободу, и она может быть не меньшей, а то и большей, более тонкой, изощренной, чем была советская несвобода.

«Свободная жизнь» с ее океаном вещей постоянно давит на человека, мельчит его интересы. Обществом, цель которого – деньги и их трата, мода управляет очень жестко: мобильник – только такой, плеер, телевизор – только такой, сегодня всем одеваться только так, завтра – только наоборот!.. И это – не только с вещами, но во всем: в образе жизни, в темах и интонациях разговоров, в видах развлечений… Получается, что человек шагу не может ступить «не так, как все». Он же не впишется в компанию, в коллектив на работе, его не будут уважать (хотя, кажется, за что уважать-то?) Он должен быть винтиком определенного калибра в этой огромной машине, иначе она его отвергнет. Это, по сути, тоталитарное общество.

Да и лжи тоже стало не меньше, а может и больше, потому что она проникает теперь во всю частную жизнь человека. Ведь если цель – деньги, то она должна быть прикрыта чем-то положительным. Какая холодная, какая эгоистическая цель! И согреть этот мир не может никакая индустрия развлечений.

Так что не вне нас, а внутри нас дело! Что в нашем сердце: любовь, доброта, смирение или эгоизм — это в первую очередь определяет качество жизни.

И свобода – это, прежде всего, то, что внутри нас. Господь сказал: «Всякий делающий грех есть раб греха».

Почему мы победили в самой страшной войне в истории человечества? Какие у нас были такие технологии? У нас было то, чего никогда не просчитывали наши враги: мы были великодушнее сердцем.

Один немец, бывший у нас в плену, рассказывал мне, как он когда-то заболел и русская бабушка, у которой он жил в избе, сама легла на пол, а его положила на печку. И он запомнил эту бабушку на всю жизнь. Другая наша бабушка, когда кормила такого же несчастного пленного «фрица», жалея его, приговаривала: «Ешь, ешь, бедненький фашист…» А когда он вернулся в Германию, пожил у родной сестры, та представила ему потом счет, на сколько он наел. «И я теперь благоговею перед русским народом», — говорил тот, кто шел нас побеждать, но сам оказался дважды побежденным: и силой нашего оружия, и щедростью нашего сердца.

В нынешнем наступлении на наш дух нам нельзя растерять наше главное сокровище: наше великодушие, нашу жертвенность.

— «Что я один могу»? Как часто мы так говорим или думаем. Появились новые присказки: «Это ваши проблемы», «Все заняты своими проблемами, а мне, что, больше всех надо?», «Все воруют, а я, что, не могу утащить и толику?», «Кругом грязь, а я один должен быть чистеньким?». Это приводит к бессилию и унынию одних и агрессивности, эгоизму других. Отец Николай, замечали ли вы нечто подобное в ваших прихожанах? Что огорчает и что радует вас в вашей пастве?

— Главная радость — видеть лица прихожан на службе. Больше всего огорчает наше равнодушие к Богу – главная причина всех наших бед. Это понятно: человек живет не сам по себе, все живое живет силой Божией. Печально, когда уже не большевики-безбожники, а крещеные родители выступают против православия в школе: «А что же, мой ребенок будет тогда «белой вороной»? Ему трудно будет в жизни».

Тот первый рассказик в «Алом парусе» назывался как раз «Белая ворона». И вот, получается, тема эта опять злободневна.

Ты боишься быть «белой вороной»? А чего тут бояться? Белый цвет – символ чистоты. Быть чистым душой и телом, сохранив целомудренную юность, душевное и телесное здоровье, вступить в настоящий, юридический и венчанный брак, а не в придуманный «гражданский», родить много деток, не убив ни одного своего ребенка, прожить всю жизнь в любви и согласии с их отцом, даже в мыслях ему не изменив – что тут плохого?

А что если сегодня нашей молодежи создать «Общество белых ворон» под девизом «За целомудрие мыслей, слов и дел, за счастливую судьбу!» Девушки могли бы носить особенные белые платочки, белые блузки, парни – белые кепки… И нисколько не стесняться этого выбора!

— Отец Николай, а чем объясняете вы такой парадокс: церквей становится все больше, а общественные нравы не становятся лучше? И даже, как утверждают многие эксперты, общество вообще больно.

— Уравнение неполное. Нравственное состояние общества зависит не только от количества церквей, но и от многого другого. Когда через одну трубу вливается, а через 20 выливается, — как наполнить такой бассейн?

Прежде всего, больны, по-моему, средства массовой информации. Через них сегодня действует тот же враг рода человеческого, который в советское время насаждал безбожие и направлял людей взрывать церкви, только он сменил тактику.

Мы могли с вами представить себе, Инна Павловна, что по всесоюзному радио будет раздаваться матерщина, по центральному телевидению показываться бесконечные убийства и постельные сцены? Что «новостью» будут считаться исключительно сообщения о том, кого где убили, что взорвалось, кто ушел от какой жены?

Нравственная цензура необходима. Она не ограничивает права человека, но охраняет его право на чистоту души.

Свободнее ли сегодня пишущим людям, чем было нам когда-то, примут ли у них простое, искреннее, доброе, чистое слово, даже и слово православное, если они очень захотят его напечатать – или скажут, что это читателей не интересует, это «нетиражно», людям нужны сплетни, «клубничка»?

Еще в советское время один из наших старцев, иеромонах Серафим (Орлов), говорил, как поступать: «От нас зло не должно исходить».

 «Что я могу?» Вот это мы все и можем: побеждать зло в себе, с Божьей помощью.

Сегодня, когда мы внешне беззащитны перед наступлением зла, особенно важен духовный труд каждого человека, который может соединиться в неодолимую духовную силу всего общества.

Добра всегда в жизни больше и оно всегда сильнее, а главное, оно создает. Зло – это пустота, отсутствие добра. Так же и тьма – это всего лишь отсутствие света. Зажги одну свечечку – и тьмы нет.

— Много лет назад в Италии беру интервью у Адриано Челентано, тогда уже прославленного певца и вчерашнего простого, бедного парня. Роскошный особняк, бильярд в нем, везде бутылки, бар. Уловив мой взгляд, вздыхает: «Христос для меня – тормоз». Представляю, как это высказывание кого-то может покоробить. «Огорчен верующими, утешен неверующими» — это выражение я услышала тоже много лет назад во Франции, на русском кладбище Сент-Женевьев-де-Буа от священника отца Филуана, мальчиком вывезенного в эмиграцию и взрослым лишь три дня проведшего в России. Он объяснил: «Утром вошла в церковь девушка и ее тут с порога прогнала старушка-служащая: в брюках и руки оголены. Да человек, войдя в церковь из любопытства, может выйти с благодатью! А вечером и всю ночь мы проговорили в гостинице с шофером, совсем не церковным человеком, о России, о душе человеческой искренне, тепло, — такое тут, во Франции, невозможно». Быть может, формализм, фанатизм и даже мракобесие не дают иным прихожанам истинно преобразиться в церкви?

— Что касается фанатизма, то среди верующих замечаю его редко, а мракобесия вообще не видал. Истинная вера не фанатична, она – любящая и смиренная. Там, где она слабеет, ее место заполняет фанатизм. И второстепенное выступает как главное в жизни. Так возникает фанатизм спортивных болельщиков, музыкальных фанатов… И, конечно, самый упорный и опасный фанатизм – в отрицании истины.

Каждый человек признает, что мир для него полностью непостижим, соответственно, непостижим и для всего человечества – иначе, чем тогда занимается наука? Ведь она пытается открыть то, что уже есть, но чего никто из людей пока не знает. Ведь и до Менделеева была та закономерность, которую он открыл. Значит, жизнью всегда управляет Тот, Кто безмерно мудрее всех людей, то есть Бог. Разве не фанатизм отрицать это?

— Актриса Вия Артмане, красавица и любимица всего Союза, полузабытая-полунищая на родине, в Латвии, перед смертью просила отпеть ее по православному чину и похоронить на русском кладбище – «…в знак благодарности к русскому народу». Известны случаи, когда, наоборот, православные переходят в ислам, буддизм… Как вы к таким переходам относитесь? В обществе сильна вражда национальностей, а религиозных конфессий? Что для вас толерантность?

— Народная артистка СССР (высшее звание для артистов в то время) Вия Артмане была неотделима от нашей общей культуры – вот толерантность или, говоря по-русски, терпимость нашей великой и единой в те годы страны: у нас была общая высокая человечная культура. Актриса из Латвии играла в кино русских героинь, и ее дублировали русские актрисы, потому что она говорила с акцентом. И наш народ любил ее, и вы о ней сегодня с теплом вспоминаете. А она любила русский народ, говорила, что он ей очень близок своей открытостью души, уникальным восприятием человека. Говорила, что от общения с русскими она преобразилась. Естественно, она чувствовала тяготение к нашей вере, которая и воспитала душу нашего народа – и она приняла Православие с именем Елизавета. И слава Богу.

Мы видим одиночные проявления нетерпимости, но важнее видеть их причины. Унижение великого народа, нетерпимость к нашей великой истории, к нашим обычаям – вот та нетерпимость, которой нужно было бы уделять главное внимание.

В 1917 году была поставлена задача полного уничтожения всей нашей духовной, культурной, исторической традиции. То есть, была объявлена полная нетерпимость ко всей нашей неповторимости. От этой беды мы не избавились и до сего дня. Более того, «процесс» продолжает идти полным ходом. Посмотрите хотя бы на облик Москвы.

Когда православный человек вдруг переходит в иную веру, это воспринимается как человеческая беда. Это поражение. А подвиг мученика за верность Христу воина Евгения Родионова, известный ныне всему нашему народу, — это великая духовная победа. В чеченском плену его заставляли снять с себя крест, он отказался, и в день его 19-летия ему отрезали голову. И теперь он на небесах молится о нас.

— Отец Николай, вы написали книги, в которых такая чистота сердца, такое благоговение перед жизнью… Этого так не хватает нам сегодня. Понимаю, сейчас вы очень занятой человек, но продолжаете ли писать?

— На первом месте, конечно, – служба, лишь в малые паузы – православная публицистика. Может быть, Господь даст закончить книгу, начатую в 1976 году, сразу после солдатской службы (частично она опубликована): об армии, о личной жизни, о том, что в жизни имеет смысл только любовь, о том, что добро всегда сильнее, чем зло, о пути к Богу, Который и есть любовь. Но главное все же – не писать об этом, а жить так.

Газета «Комсомольская правда», 30.12.2010 г.