Авторский сайт протоиерея Николая Булгакова

Когда мне было восемь лет и мы с мамой жили летом в Трускавце, я подружился там с одним молодым дяденькой. Дяденька был весёлый, сильный и строил времянку (как он гово­рил) — будущий маленький деревянный домик себе и своей жене, с которой они только что поженились. Я приходил к нему каждый день смотреть, как он строит, пока мама ходила пить свою целеб­ную воду. Он ходил в майке, у него были большие мускулы, и в руке — топор, или молоток, или что-нибудь такое, а на губах — улыбка. И другие мальчишки тоже приходили. Он нас не прого­нял, хотя нас приходило столько, что дома не было видно, даже и недостроенного — всех этих совершен­но новых, жёлтых, сверкающих, как солнце, досок и брёвен, из ко­торых получались стены, и в дом нужно уже было входить через дверь, хотя и по траве. И по дому тоже разгуливать по траве. Но выше пояса   (то есть наших шей)  было ещё одно сплошное небо.

А он был почему-то рад нам, этот дяденька. Он говорил нам:

— Здорово, мужики! Ну, как жисть?

И работал. Вгонял свои гвозди огромные в дерево. И дерево держалось. И получался дом. А мы смотрели. И даже всё можно было трогать, потому что он ничего не говорил.

Но мы не могли, конечно, пальчиком просто потрогать и отбе­жать, как девчонки, — как будто трогают хвостик живой змеи. Тут работа кипит, настоящая, да ещё всё можно…

Есть ещё такие несчастные взрослые, которые проявят неос­мотрительную доброту к нам, детям, а мы уже и рады, уже и житья им не даем, раз они такие добрые, не как все…

И дяденька этот тоже, держа одной рукой доску, да ещё при­держивая ею же гвоздь, да лупя по этому гвоздю длинному что есть силы молотком, да ещё где-нибудь в неудобном месте, изогнувшись, да ещё под солнцем, палящим безнаказанно через буду­щую крышу, иногда оглядывался на нас в тот момент, когда что-то что есть силы шмякало зловеще о землю, и в ужасе видел, как топор из наших рук вылетел, и чуть кому-то не по ноге, и что скажут ему наши мамаши, когда придут, напившись своей во­дички, и увидят какое-нибудь пренеприятное происшествие, слу­чившееся с каким-нибудь их сыночком? Ясно, что они ему скажут: «А зачем же вы разрешаете им сюда ходить, и смотреть, и всё это трогать? Что же вы, а? А ещё дяденька!»

И тогда дяденька что-нибудь нам говорил.

И один раз он мне тоже что-то такое сказал.

—  Положь молоток,— может быть, сказал он мне. Или даже совсем ужасное — когда я, может быть, сразу не положил, он, возможно, сказал: — Тебе что сказали?  

Или ещё похлеще:

—  Не тебе сказали?
Что-нибудь такое, в этом роде.

Ну, в общем, обычные взрослые словечки, которые все мы, дети, слышим то и дело в жизни. Пока не вырастем и сами не начнём их говорить, благо они у нас под руками — в ушах, там и остались, оказывается, навязли на всю жизнь. (Вот ведь ужас-то! Нет! Мы такими не будем, ни за что, никогда!)

Но с ним-то, с этим дяденькой, у нас были другие отношения! Если бы он с самого начала так говорил, ничего бы не было уди­вительного. Дяденька — так и говорит. Но ведь он был другой!

Я, конечно, молоток положил. Даже сразу положил. Кого другого услышав, я бы, может, и ухом не повёл с первого разу. И даже, может, со второго — если уж очень интересная работа. Если работа ин­тереснее, чем ужасен крик. Тут всё дело в сравнении. А здесь — сразу же, как автомат. И замолчал, ушёл в себя. Как будто мне ничего и не надо. И не было никогда надо. Так, стройка, обычное дело, доски приколачиваются… Как у всех взрослых. Они все кругом чего-нибудь своё делают. То и дело. Вот и всё.

Я решил, что больше сюда уже никогда не приду. А потом во­обще уеду в Москву, и будет навсегда. Ничего тут нет особенно ин­тересного. Обычный дядька. И мама, наверно, уже пришла… Ма­мочка, милая мамочка… Одна на всем свете…

А дяденька вдруг подходит ко мне и говорит:     

— Ты что, на меня обиделся?

А я говорю вдруг, сам не ожидав:

• Нет!!

 И это не было вовсе неправдой! Потому что в ту же секунду, как он мне это сказал, я вдруг почувствовал, что совсем, совер­шено на него не обиделся! И никогда, вообще никогда не обижал­ся (вот ведь что странно, да?) А даже наоборот: люблю его силь­нее, чем всегда!

 И мы снова стали что-то делать, стучать, строгать… Ион даже ворчал иногда…

И снова так хорошо стало. Как было.

Лучше, чем было!

И я не забыл этого дяденьку никогда.