Первая исповедь
14 июня, 2018Воспоминания о протоиерее Тихоне Пелихе
В самом начале 80-х годов мама моя (Царство ей Небесное) стала ездить в Отрадное, к отцу Тихону. Ходить в храм она начала за несколько лет перед этим. В 1975 году, уже пенсионеркой, вышла из партии, написав заявление «помягче»: «Если мои религиозные взгляды несовместимы с членством в КПСС, прошу…» Ей сказали в райкоме: «Это же не так пишется!» На этот случай была официальная формулировка. Мама подала заявление в партию во время войны, на подъеме патриотических чувств хотела идти на фронт санитаркой, но папа ее отговорил. И когда я родился, она меня не окрестила. Она тогда готовилась к защите кандидатской диссертации, вера в Бога, Церковь – это казалось не научным, отсталым. И когда она начала ходить в храм, молиться, то горячо просила о моем крещении.
Я упирался. Я, мол, сам иду к Богу, но не тащите меня насильно. После службы в армии, после всех событий того трудного и важного для меня времени, после скорбей, после первой молитвы перед иконой Спасителя в безвыходном по-человечески положении (и выход пришел!), я уже не мог считать себя совсем не верующим. Я всё больше думал о том, что жизнь устроена «так, как если бы Бог был». Думал даже: «я – неверующий христианин». Разве мог я себя считать заодно с мiром верующих – тех, кто ходит в храм, молится, кладет на себя крестное знамение? Ведь ничего этого я не делал.
Однажды мама передала мне слова отца Тихона о моем нежелании крестится:
– Это от маловерия.
«Как?! – подумал я. – От маловерия? Не от неверия? Значит, какая-то вера у меня все-таки есть? – даже в глазах священника, старца?»
Так я стал себя считать верующим.
Наконец, бедная мамочка уговорила меня – и я согласился поехать в Отрадное креститься. В 1981 году отец Валериан меня окрестил. В голову мне, когда приехал в Покровский храм, лезли всякие глупости: а не видит ли тут меня кто-то из знакомых? Но после Таинства мысли против крещения как рукой сняло, как водой смыло. Я полюбил свой крестик и с тех пор его не снимал. «Как можно жить без этого? С этого же всё только начинается!»
Разве мог бы я тогда поверить хоть на секунду, что буду носить иерейский крест, что в этом самом храме буду принимать первую исповедь, служить первую Литургию? Это всё – чудо Божие, как чудо Божие – вера всякого человека, как чудо Божие – то, что происходит ныне – да и всегда – со всей нашей страной.
– А теперь надо было бы тебе поехать исповедоваться, причаститься, – стала говорить мама.
Ну, вот! Опять какая-то несвобода!
Но мама не сдавалась. В мае 1982 года, накануне субботы, она сказала:
– Поезжай завтра. Отец Тихон будет исповедовать.
Я поехал натощак. Никак больше не готовился.
В Отрадном, в Никольском приделе стояло несколько человек, ожидавших исповеди. Меня окликнули по имени. Я обернулся и вдруг увидел свою знакомую, с которой, увы, были связаны мои прошлые грехи. Она очень изменилась за семь лет. И очень обрадовалась, увидев меня здесь. Вот это встреча…
Господь помогал мне покаяться. Но я не покаял этого.
По солее из алтаря, поддерживаемый молодым человеком, прошел в пристроечку седовласый старец. Молодой человек прочел молитвы исповеди. Люди один за другим походили к его большому внимательному уху. Долго что-то говорила ему моя знакомая. Наконец подошел и я.
Я думал, что назову батюшке один свой грех, очень важный, и это уже будет очень много.
Я сказал – а он молчит. Слушает.
И тогда я понял, что я ему еще ничего не сказал.
Попытался как-то подробнее объяснить свою слабость, и он одобрительно кивнул. Спросил о моих родителях, верующие ли они. Я сказал про маму. Мне показалось, что отец Тихон догадался, кто я есть, «вычислил» меня.
Отец Тихон помолился…
Стоя на исповеди, я подумал о том, какая это чудная минута. Вспомнил самые высокие мысли о жизни во время трудной, но такой чистой – смиренной – солдатской службы: как бы там, в армии, я порадовался этой минуте здесь, в этой пристройке… Минуте верности лучшим решениям той поры о жизни истинной, настоящей!..
Отец Тихон разрешил меня от грехов. Я причастился.
Вскоре я тяжело заболел. После полутора месяцев жизни на море, на свежем воздухе (хотя и Великим постом), как никогда, кажется, укрепившись физически – вдруг, без всякой видимой причины, нисколько не простужаясь, получаю тяжелейшее воспаление легких. «Чуть не умер», – сказала мама.
Приехала «скорая помощь». Врач с каким-то особым значением произнес:
– Да, сегодня Троица. Праздник-то ведь большой…
Меня увезли в Пятую градскую. Эти три недели принесли мне великую духовную пользу, были очистительными. Эту болезнь я прочно связал со своим легкомыслием, почти на бегу причащением. У меня появился страх перед Таинством, который последующие годы заставлял меня готовиться к нему тщательнее, ничего не пропуская. «А то вдруг снова попаду в больницу».
Но такого уже не было. Та, первая исповедь и та болезнь – это была милость Божия ко мне недостойнейшему по молитвам отца Тихона.
Мама не раз рассказывала о своих поездках к нему, приводила его слова: «Просите Богородицу! Она Сама – на Небе, а очи Ее – на земле».
А я так и не ездил.
Теперь, склоняясь к его могилке, каждый раз прошу: «Батюшка, прости и помоги».
И знаю, что Батюшка прощает и помогает.
1998 г.