Авторский сайт протоиерея Николая Булгакова

В Журнале Московской Патриархии № 8 за 2020 год опубликовано интервью с настоятелем нашего храма протоиереем Николаем Булгаковым.

Ниже приводим текст публикации.

В ИЗДАТЕЛЬСТВЕ МОСКОВСКОЙ ПАТРИАРХИИ ВЫШЛА НОВАЯ РЕДАКЦИЯ КНИГИ Н.В. ГОГОЛЯ «РАЗМЫШЛЕНИЯ О БОЖЕСТВЕННОЙ ЛИТУРГИИ».

После смерти писателя выходило два разных варианта не законченной автором книги, подготовленных на ос­нове его черновых автографов. Почему потребовалась новая, третья версия «Размышлений о Божественной литургии»¹, какие задачи ставились при ее создании и в чем актуальность книги для наших современников, «Журналу Московской Патриархии» рассказал подго­товивший современную редакцию книги протоиерей Николай Булгаков.

Одна книга, две версии

— Ваше Высокопреподобие, почему понадобилось делать новую редакцию этой книги Гоголя?

— Это современная редакция, но она вобрала в себя все лучшее, что было наработано в двух первых в XIX веке. Нужно было освободить текст книги от ошибок и недочетов обеих версий, опираясь на гоголевские автографы, которые хранятся в Отделе рукописей Российской госу­дарственной библиотеки в Москве.

В советское время «Размышления о Божест­венной литургии» не издавались. Когда в 1990 го­ду появилась возможность переиздания книги, то оказалось, что существует два варианта ее тек­ста и они довольно заметно друг от друга отлича­ются. Первое издание было выпущено Пантелей­моном Александровичем Кулишом² в 1857 году, второе — Николаем Саввичем Тихонравовым³ в 1889 году. Оба имеют свои достоинства и не­достатки, но ни одно из них невозможно было предпочесть другому.

— Чем объясняется такая разница между ними?

— Книга не была Гоголем закончена.

По крайней мере, ее беловой вариант до нас не дошел. Для подготовки текста к печати ре­дакторам приходилось соединять две основные гоголевские черновые редакции «Размышлений Божественной литургии». Обе — не полные, каждая — с чернильной и карандашной прав­кой автора, иногда лишь намеченной. Делая ре­конструкцию книги и исходя в обоих случаях из достаточно разных соображений, редакторы не всегда могли соединить то, что соединил Гоголь, что и определило уникальность великого литературного памятника: и церковность, и художественность вместе. Гоголь настолько дале­ко ушел в этом соединении, что издательская судьба его книги словно бы не выдержала этой неповторимости — раздвоилась.

Первое издание «Размышлений…» старалось исправить догматические, литургические, фак­тические ошибки автора, но при этом не всегда заботилось о литературной, художественной стороне произведения, о том, чтобы всегда со­хранялся авторский стиль. Здесь вводились обо­роты, которых Гоголь не писал, а то и не мог так написать — просто, например, в скобках уточ­нив: «садится иерей (во время чтения апостола) не на горнем месте…».

Что касается второй версии книги, то она, стремясь приблизиться к гоголевским черно­викам, вернула в текст те ошибки, которые бы­ли справедливо исправлены в первом издании. Ее издатель был словно безразличен к самой Литургии, богослужению, священнодействиям, величайшему сокровищу Православия — литургическому слову, которое Духом Святым было дано великим вселенским учителям и святи­телям Василию Великому и Иоанну Златоусту. Тихонравов, похоже, вообще не ставил перед собой цели ее богословской, литургической верности, то есть во главу угла не ставилась та главная цель, ради которой писалась книга. А потому и с точки зрения чисто литературовед­ческой такой подход нельзя считать подлинно научным.

Так мне и пришлось сделать вывод о том, что редакторская работа над книгой не может счи­таться оконченной. Что многие ее ошибки и недо­четы можно исправить без ущерба для гоголевско­го стиля, и даже дать ему еще большую свободу, приблизить окончательную редакцию книги к ее автору — не только формально, но и по сути.

И тогда остался один путь: рассмотреть всю книгу детально, сравнивая решения двух преж­них версий по каждому слову, а главное — с ру­кописью, и подготовить третье издание, по­старавшись вступить в диалог на одном языке с удивительным творением нашего великого художника и мыслителя.

— Высказали, что еще в 1990 году обнаружили наличие двух разных вариантов книги Го­голя. Третье издание вышло только теперь — через 30 лет. Чем это объясняется?

В литературоведении сложилось представ­ление о том, что первое издание книги Гоголя настолько пострадало от духовной цензуры, что этот вариант текста вообще не может рассматри­ваться как авторский. Другое дело, мол, — изда­ние академика Тихонравова: уж здесь полностью сохранен авторский оригинал, без купюр.

Я тоже так считал. И потому при переизда­нии книги в 2000 году взял за основу тихонравовский текст, выправив прежде всего цитаты из Священного Писания и литургические молитвы. В издании Тихонравова формальная верность гоголевским рукописям зашла так далеко, что даже библейские тексты приводились в черно­вом, не выверенном варианте. Но это ведь не го­голевское слово.

В черновике это понятно: когда мы пишем, то приводим цитаты по памяти — потом, в кон­це работы, их выверяем. Гоголь просто не успел этого сделать. Но свойства черновика неправо­мерно механически переносить в беловик.

Книга «Размышления о Божественной литургии» имеет особое миссионер­ское значение. Она стирает границу между миром и Церковью, между культурой и богослужением.

И вот в 2000 году в издательстве «Паломникъ» с благословения архиепископа Тернопольского и Кременецкого Сергия (ныне митрополит) вышел первый, «робкий», про­межуточный вариант новой редакции. Ту ма­ленькую книжечку я привез на остров подарить старцу протоиерею Николаю Гурьянову — как мы знаем, он был учителем-словесником, авто­ром замечательных духовных песен. Батюшка одобрил, но заметил: «Что это она такая боль­шая?» Я подумал тогда, что, видно, перебор­щил с примечаниями. Делал их сразу после снятия атеистической цензуры, обрадовался, что можно свободно писать про Бога (до этого в печати это было совершенно невозможно — людям молодым, вероятно, трудно это себе представить), дал их побольше — имея в виду читателя, впервые берущего в руки православ­ную книгу. То издание духовной прозы Гоголя в ленинградском отделении издательства «Художественная литература», полностью подго­товленное (дошло до «чистых листов»), не со­стоялось. Предисловие к нему, которое написал тогда, вышло потом отдельной брошюрой под названием «Душа слышит свет» (дивные слова самого Николая Васильевича). И вот, готовя нынешнее издание, я решил эти примечания основательно сократить. Однако отец Валери­ан Кречетов, с которым советовался и по этой работе, возразил: «Почему же, многие ведь ни­чего не знают?» И только потом, кажется, я по­нял, что имел в виду старец Николай. Именно то, что нужно было принять кое-какие важные сокращения духовной цензуры, которые были произведены при первом издании.

В 2011 году встретил владыку Сергия в Пантелеимоновом монастыре на Афоне. Поблаго­дарил за то благословение — и попросил благо­словить завершение всего дела: никак, мол, не получается взяться за него основательно. И вла­дыка — земляк Гоголя — благословил оба этапа работы. От души ему благодарен!

— И начался третий, окончательный этап работы?

— Да, потом началась дословная проработка версий Кулиша и Тихонравова, их сопоставление друг с другом и авторскими черновиками. Вот тут и оказалось, что отличие первой версии от второй не сводится к цензурным сокращениям и изменениям. Что при подготовке первого изда­ния книги была проделана серьезная редакторская работа, чуткая не только к духовным вопро­сам, но и к гоголевскому слову. И разница между двумя вариантами текста даже не в том, какой из них следовал черновикам, а какой — нет, а прежде всего в том, с каких позиций редакто­ры решали вопросы преобразования черновиков в беловик. Издание Кулиша в некоторых местах точнее передавало рукописные варианты, пра­вильнее прочитало гоголевские автографы, бе­режнее ввело в основной текст книги те фраг­менты, которые Тихонравов опустил, а какие-то слова просто неверно увидел в рукописи. И стало понятно, что нужно не отвергать первое издание, а использовать все его положительные наработ­ки, даже и по авторскому тексту, все преимуще­ства перед вторым. Так же как не отвергать ни­чего положительного из второго, в котором тоже было много удачных решений. Этот, второй этап работы теперь, слава Богу, завершился.

Что касается отношения самого Гоголя к ду­ховной цензуре, то можно вспомнить, как за не­сколько дней до кончины он просил своего друга графа Александра Петровича Толстого, будущего Обер-прокурора Святейшего Синода, передать свои рукописи митрополиту Московскому и Коломенскому Филарету (Дроздову), со словами: «Пусть он наложит на них свою руку; что ему покажется ненужным, пусть зачеркивает неми­лосердно».

Книгу о Литургии передали владыке Филаре­ту уже после преставления автора. Известно, что митрополит сам хотел исправить рукопись, обе­щал пропустить книгу в печать. А это высочай­ший духовный, да и литературный авторитет. То есть святитель Филарет находил ее в целом полезной, но считал возможным и нужным ис­править ее ошибки и недочеты. Возможно, его соображения, а то и исправления были учтены при подготовке первого издания книги.

Да, Гоголь страдал, когда цензура не пропу­скала, например, главы «Выбранных мест из переписки с друзьями». Для всякого художни­ка, вынашивающего каждое слово, которое до­стается ему иногда в результате мучительного поиска, в тех случаях, когда цензорский каран­даш по нехудожественным соображениям вы­брасывает вдохновенное слово, живую мысль, абзацы и главы или запрещает все произведе­ние, — такая «хирургия» мучительна. Также и читатель всегда желает общаться с подлинным авторским вариантом произведения. Ко всем творениям нашего гения — Николая Гоголя — это, безусловно, относится. Но невозможно бы­ло даже то, что относилось к обстоятельствам выхода в свет «Выбранных мест из переписки с друзьями», механически перенести на судьбу «Размышлений о Божественной литургии».

Существенное отличие подхода светского ли­тературоведения от подхода духовного состоит в том, что для первого важнее всего верность ав­тору, писателю, а для второго — Божественной истине. Что же касается «Размышлений о Боже­ственной литургии», то тут нужны были оба этих подхода.

При этом в Церкви существуют не только догматические определения, но и богословские мнения. В связи с этим представилось возмож­ным сохранить в третьем, нынешнем издании книги некоторые фрагменты, исключенные в первом издании духовной цензурой, но остав­ленные во втором.

Важнейшей задачей было, конечно же, как можно бережнее отнестись к каждому гоголевско­му слову, стилистическому обороту, даже наме­рению автора, которые нужно было постараться увидеть, понять из черновых вариантов. Поэтому пришлось оставить как есть даже некоторые фак­тические ошибки рукописи (не догматические), исправить которые не представилось возможным без вторжения в авторский стиль и ритм.

И все же верность букве гоголевской рукопи­си — это не главная верность в книге о Литургии. Еще важнее — верность Православию. Как ни благоговей перед гоголевским словом, но перед словом евангельским, литургическим мы не мо­жем благоговеть меньше. Несомненно, и Гоголь так думал, а потому в этом — верность и Гоголю.

Авторское слово

— Что стало для вас наиболее сложным в этой работе?

— Обычный литературоведческий подход: мол, авторское слово неприкасаемо — по отношению к «Размышлениям о Божественной литургии» был просто невозможен. Иногда рукопись сама требовала делать выбор, принимать редакторское решение. Но, конечно, это был не простой, иногда мучительный вопрос: оставить как есть очень бы не хотелось, это же фактиче­ская ошибка, это затруднит восприятие текста читателем. А вторгаться в гоголевскую прозу можно только по крайней необходимости и толь­ко там, где это не нарушит ни стиля, ни ритма произведения. Вот таких вопросов было немало.

«В прозе переводчик раб, в поэзии — сопер­ник», — писал когда-то друг Гоголя Василий Андреевич Жуковский. Что же касается рекон­струкции незаконченной книги о Литургии, то здесь редактор должен был быть в определенном смысле и тем, и другим. Редактор должен был быть рабом гоголевского стиля, гоголевской поэтики, а главное — рабом авторской сверх­задачи. Но он не мог быть рабом каждому слову черновиков со всей их незавершенностью, поскольку это противоречило бы даже и чисто стилистическим задачам, вело бы к ухудшению текста, не говоря уже о верности той главной цели, ради которой книга создавалась.

Воссоздавая ткань гоголевского поэтического повествования, исправляя явные ошибки, описки, вставляя пропущенные слова, которые иногда од­нозначно восстанавливаются по смыслу (как, например, в «Заключении», о священнике литургисавшем: «…уж весь он чист, подобно [священным] сосудам, которые уже ни на что потом [не употреб­ляются] …»), реконструируя авторское слово даже из черновых недописанных, не решенных писате­лем до конца элементов, стремясь к тому, чтобы при всех исправлениях, вносимых в текст, книга оставалась всегда гоголевской и беловой по вос­приятию, редактор поневоле вынужден был при­нимать какие-то решения «за автора», стараясь найти, почувствовать ответ на вопрос: «Как бы это написал Гоголь?» И если бы он действовал со всем смирением, стремясь в идеале вообще не до­бавлять ни одного своего слова, но недостаточно творчески, то тогда, продолжая сравнение со сти­хотворным переводом, в его версии чувствовался бы «подстрочник», а полноценной «поэзии», то есть беловика, не получилось бы.

Литературный катехизис

— Какое, на ваш взгляд, значение может иметь выход нового издания книги Гоголя для нынешней церковной жизни?

— Книга «Размышления о Божественной ли­тургии», как показала сама жизнь, имеет особое миссионерское значение. Она, можно сказать, стирает границу между миром и Церковью, ме­жду культурой и богослужением. Такова была личность самого Николая Васильевича — самого воцерковленного из великих русских писателей.

В XX веке наш православный народ пережил всю горечь государственного безбожия. И начал к концу столетия возвращаться к Богу, Церкви, стало совершаться «второе Крещение Руси». И едва ли не первой книгой, которая, можно ска­зать, была заготовлена специально для этого вре­мени и которая тогда сразу стала переиздаваться, были «Размышления о Божественной литургии».

Для многих ее читателей это первая книга, по которой они знакомятся с ходом Литургии, со смыслом ее тайнодействий.

Теперь, когда вышла в свет нынешняя версия книги со всеми исправлениями, ее можно смело предлагать семинаристам, студентам, школь­никам, учащимся воскресных школ, «юношам и людям, еще начинающим, еще мало озна­комленным» с Литургией, как писал Николай Васильевич. В конце книги приводятся краткие примечания, объясняющие главные духовные понятия, дается перевод малопонятных слов. Причем основными источниками этих приме­чаний были те самые сочинения, которые сам Гоголь в начале книги рекомендовал читателю, если бы тот «захотел узнать более таинственные и глубокие объяснения» Литургии: святителя Си­меона Солунского, Новой Скрижали, И. И. Дмитревского. Книгу можно вручать принимающим святое Крещение, восприемникам, венчающим­ся. Она «доступна своею простотою» и в то же время, надеюсь, не вызывает вопросов с догма­тической точки зрения. Конечно, если у читате­лей книги появятся замечания и пожелания по тексту, буду весьма благодарен — их можно будет учесть при следующем издании нынешней вер­сии, которую готовим для широкого читателя.

— Все богослужебные тексты в вашем изда­нии приводятся на церковнославянском языке?

— Да, как и в первом издании, — по Служеб­нику, то есть так, как мы их слышим в храме, как это в основном было и в авторской рукописи.

— Сегодня не утихают дискуссии вокруг вопроса, на каком языке должна идти служба в нашей Церкви. Как относился к этому сам Гоголь? У вас не вызывает безпокойства, что церковнославянский отпугнет часть вашей потенциальной аудитории?

— Как относился к этому вопросу Гоголь, сын двух народов — русского и украинского? Общий для наших народов церковнославянский язык — важный инструмент нашего главного — духовного единения. Он настолько любил наши богослужебные тексты, что даже переписывал своей рукой богослужебные Минеи — конечно, на церковнославянском языке. Его восхищала поэзия таких, например, слов: «Творяй ангелы Своя духи и слуги своя пламень огненный».

Как-то Николай Васильевич написал своей землячке Александре Осиповне Смирновой: «Стоит ли извиняться, что не знаете церковно­славянского языка? Не лучше ли потратить две недели и выучить?»

Вопрос языка богослужения — чрезвычайно важный для нашей духовной жизни. О его важ­ности свидетельствует и история нашей Церкви XX века, те гонения на веру, от которых и стре­мился пророчески нас предостеречь Николай Васильевич Гоголь, ради чего в последние годы жизни и писал свои православные книги.

Беседовал Алексей Реутский

ПРИМЕЧАНИЯ

¹ Книга «Размышления о Божественной Литургии» была издана П. А. Кулишом в 1857 г. и неоднократно переиздавалась, в том числе иждивением Афонского Русского Пантелеимонова монастыря (М., 1910). По подлинным рукописям Гоголя книга была впервые издана академиком Н. С. Тихонравовым в 1889 г. в четвертом томе 10-го издания Сочинений писателя (см.: ГогольН. В. Полное собрание сочинений и писем: в 17 т. Т. 6: Размышления о Божественной литур­гии / Сост., подгот. текстов и коммент. И. А. Виноградова и В. А. Во­ропаева, коммент. диакона Иоанна Нефёдова (ныне иерей). — М.: Изд-во Московской Патриархии, 2009. С. 349-405, 464-542).

¹  Пантелеймон Александрович Кулиш (1819-1897) — украинский писатель, историк, автор первой биографии Н. В. Гоголя и издатель его сочинений.

²  Николай Саввич Тихонравов (1832-1893) — русский филолог, археограф, историк русской литературы, ректор Московского университета, представитель культурно-исторической школы в российском литературоведении.

Протоиерей Николай Алексеевич Булгаков.

Родился 6 мая 1950 г. в Москве. Закончил факультет журналистики МГУ им. Ломоносова. Член Союза писате­лей России с 1992 г. Работал в редак­циях газет «Комсо­мольская правда», «Литературная газета», «Русь Дер­жавная». В 1995 г. митрополитом Кру­тицким и Коломен­ским Ювеналием рукоположен в сан иерея. Настоятель храма Державной иконы Божией Матери пос. Кратово Раменского района Московской области. Автор книг «»Душа слышит свет»: Н. В. Гоголь — про нас»; «Пра­вославие. Армия. Держава» (совмест­но с иеросхимон. Моисеем (Боголю­бовым) и А. А. Яков­левым-Козыревым); «33 «причины» не хо­дить в храм» и др. Лауреат конкурсов «Просвещение через книгу» и «Им­перская культура».