Миссия через книгу
26 декабря, 2020В Журнале Московской Патриархии № 8 за 2020 год опубликовано интервью с настоятелем нашего храма протоиереем Николаем Булгаковым.
Ниже приводим текст публикации.
В ИЗДАТЕЛЬСТВЕ МОСКОВСКОЙ ПАТРИАРХИИ ВЫШЛА НОВАЯ РЕДАКЦИЯ КНИГИ Н.В. ГОГОЛЯ «РАЗМЫШЛЕНИЯ О БОЖЕСТВЕННОЙ ЛИТУРГИИ».
После смерти писателя выходило два разных варианта не законченной автором книги, подготовленных на основе его черновых автографов. Почему потребовалась новая, третья версия «Размышлений о Божественной литургии»1, какие задачи ставились при ее создании и в чем актуальность книги для наших современников, «Журналу Московской Патриархии» рассказал подготовивший современную редакцию книги протоиерей Николай Булгаков.
Одна книга, две версии
— Ваше Высокопреподобие, почему понадобилось делать новую редакцию этой книги Гоголя?
— Это современная редакция, но она вобрала в себя все лучшее, что было наработано в двух первых в XIX веке. Нужно было освободить текст книги от ошибок и недочетов обеих версий, опираясь на гоголевские автографы, которые хранятся в Отделе рукописей Российской государственной библиотеки в Москве.
В советское время «Размышления о Божественной литургии» не издавались. Когда в 1990 году появилась возможность переиздания книги, то оказалось, что существует два варианта ее текста и они довольно заметно друг от друга отличаются. Первое издание было выпущено Пантелеймоном Александровичем Кулишом2 в 1857 году, второе — Николаем Саввичем Тихонравовым3 в 1889 году. Оба имеют свои достоинства и недостатки, но ни одно из них невозможно было предпочесть другому.
— Чем объясняется такая разница между ними?
— Книга не была Гоголем закончена.
По крайней мере, ее беловой вариант до нас не дошел. Для подготовки текста к печати редакторам приходилось соединять две основные гоголевские черновые редакции «Размышлений Божественной литургии». Обе — не полные, каждая — с чернильной и карандашной правкой автора, иногда лишь намеченной. Делая реконструкцию книги и исходя в обоих случаях из достаточно разных соображений, редакторы не всегда могли соединить то, что соединил Гоголь, что и определило уникальность великого литературного памятника: и церковность, и художественность вместе. Гоголь настолько далеко ушел в этом соединении, что издательская судьба его книги словно бы не выдержала этой неповторимости — раздвоилась.
Первое издание «Размышлений…» старалось исправить догматические, литургические, фактические ошибки автора, но при этом не всегда заботилось о литературной, художественной стороне произведения, о том, чтобы всегда сохранялся авторский стиль. Здесь вводились обороты, которых Гоголь не писал, а то и не мог так написать — просто, например, в скобках уточнив: «садится иерей (во время чтения апостола) не на горнем месте…».
Что касается второй версии книги, то она, стремясь приблизиться к гоголевским черновикам, вернула в текст те ошибки, которые были справедливо исправлены в первом издании. Ее издатель был словно безразличен к самой Литургии, богослужению, священнодействиям, величайшему сокровищу Православия — литургическому слову, которое Духом Святым было дано великим вселенским учителям и святителям Василию Великому и Иоанну Златоусту. Тихонравов, похоже, вообще не ставил перед собой цели ее богословской, литургической верности, то есть во главу угла не ставилась та главная цель, ради которой писалась книга. А потому и с точки зрения чисто литературоведческой такой подход нельзя считать подлинно научным.
Так мне и пришлось сделать вывод о том, что редакторская работа над книгой не может считаться оконченной. Что многие ее ошибки и недочеты можно исправить без ущерба для гоголевского стиля, и даже дать ему еще большую свободу, приблизить окончательную редакцию книги к ее автору — не только формально, но и по сути.
И тогда остался один путь: рассмотреть всю книгу детально, сравнивая решения двух прежних версий по каждому слову, а главное — с рукописью, и подготовить третье издание, постаравшись вступить в диалог на одном языке с удивительным творением нашего великого художника и мыслителя.
— Высказали, что еще в 1990 году обнаружили наличие двух разных вариантов книги Гоголя. Третье издание вышло только теперь — через 30 лет. Чем это объясняется?
В литературоведении сложилось представление о том, что первое издание книги Гоголя настолько пострадало от духовной цензуры, что этот вариант текста вообще не может рассматриваться как авторский. Другое дело, мол, — издание академика Тихонравова: уж здесь полностью сохранен авторский оригинал, без купюр.
Я тоже так считал. И потому при переиздании книги в 2000 году взял за основу тихонравовский текст, выправив прежде всего цитаты из Священного Писания и литургические молитвы. В издании Тихонравова формальная верность гоголевским рукописям зашла так далеко, что даже библейские тексты приводились в черновом, не выверенном варианте. Но это ведь не гоголевское слово.
В черновике это понятно: когда мы пишем, то приводим цитаты по памяти — потом, в конце работы, их выверяем. Гоголь просто не успел этого сделать. Но свойства черновика неправомерно механически переносить в беловик.
Книга «Размышления о Божественной литургии» имеет особое миссионерское значение. Она стирает границу между миром и Церковью, между культурой и богослужением.
И вот в 2000 году в издательстве «Паломникъ» с благословения архиепископа Тернопольского и Кременецкого Сергия (ныне митрополит) вышел первый, «робкий», промежуточный вариант новой редакции. Ту маленькую книжечку я привез на остров подарить старцу протоиерею Николаю Гурьянову — как мы знаем, он был учителем-словесником, автором замечательных духовных песен. Батюшка одобрил, но заметил: «Что это она такая большая?» Я подумал тогда, что, видно, переборщил с примечаниями. Делал их сразу после снятия атеистической цензуры, обрадовался, что можно свободно писать про Бога (до этого в печати это было совершенно невозможно — людям молодым, вероятно, трудно это себе представить), дал их побольше — имея в виду читателя, впервые берущего в руки православную книгу. То издание духовной прозы Гоголя в ленинградском отделении издательства «Художественная литература», полностью подготовленное (дошло до «чистых листов»), не состоялось. Предисловие к нему, которое написал тогда, вышло потом отдельной брошюрой под названием «Душа слышит свет» (дивные слова самого Николая Васильевича). И вот, готовя нынешнее издание, я решил эти примечания основательно сократить. Однако отец Валериан Кречетов, с которым советовался и по этой работе, возразил: «Почему же, многие ведь ничего не знают?» И только потом, кажется, я понял, что имел в виду старец Николай. Именно то, что нужно было принять кое-какие важные сокращения духовной цензуры, которые были произведены при первом издании.
В 2011 году встретил владыку Сергия в Пантелеимоновом монастыре на Афоне. Поблагодарил за то благословение — и попросил благословить завершение всего дела: никак, мол, не получается взяться за него основательно. И владыка — земляк Гоголя — благословил оба этапа работы. От души ему благодарен!
— И начался третий, окончательный этап работы?
— Да, потом началась дословная проработка версий Кулиша и Тихонравова, их сопоставление друг с другом и авторскими черновиками. Вот тут и оказалось, что отличие первой версии от второй не сводится к цензурным сокращениям и изменениям. Что при подготовке первого издания книги была проделана серьезная редакторская работа, чуткая не только к духовным вопросам, но и к гоголевскому слову. И разница между двумя вариантами текста даже не в том, какой из них следовал черновикам, а какой — нет, а прежде всего в том, с каких позиций редакторы решали вопросы преобразования черновиков в беловик. Издание Кулиша в некоторых местах точнее передавало рукописные варианты, правильнее прочитало гоголевские автографы, бережнее ввело в основной текст книги те фрагменты, которые Тихонравов опустил, а какие-то слова просто неверно увидел в рукописи. И стало понятно, что нужно не отвергать первое издание, а использовать все его положительные наработки, даже и по авторскому тексту, все преимущества перед вторым. Так же как не отвергать ничего положительного из второго, в котором тоже было много удачных решений. Этот, второй этап работы теперь, слава Богу, завершился.
Что касается отношения самого Гоголя к духовной цензуре, то можно вспомнить, как за несколько дней до кончины он просил своего друга графа Александра Петровича Толстого, будущего Обер-прокурора Святейшего Синода, передать свои рукописи митрополиту Московскому и Коломенскому Филарету (Дроздову), со словами: «Пусть он наложит на них свою руку; что ему покажется ненужным, пусть зачеркивает немилосердно».
Книгу о Литургии передали владыке Филарету уже после преставления автора. Известно, что митрополит сам хотел исправить рукопись, обещал пропустить книгу в печать. А это высочайший духовный, да и литературный авторитет. То есть святитель Филарет находил ее в целом полезной, но считал возможным и нужным исправить ее ошибки и недочеты. Возможно, его соображения, а то и исправления были учтены при подготовке первого издания книги.
Да, Гоголь страдал, когда цензура не пропускала, например, главы «Выбранных мест из переписки с друзьями». Для всякого художника, вынашивающего каждое слово, которое достается ему иногда в результате мучительного поиска, в тех случаях, когда цензорский карандаш по нехудожественным соображениям выбрасывает вдохновенное слово, живую мысль, абзацы и главы или запрещает все произведение, — такая «хирургия» мучительна. Также и читатель всегда желает общаться с подлинным авторским вариантом произведения. Ко всем творениям нашего гения — Николая Гоголя — это, безусловно, относится. Но невозможно было даже то, что относилось к обстоятельствам выхода в свет «Выбранных мест из переписки с друзьями», механически перенести на судьбу «Размышлений о Божественной литургии».
Существенное отличие подхода светского литературоведения от подхода духовного состоит в том, что для первого важнее всего верность автору, писателю, а для второго — Божественной истине. Что же касается «Размышлений о Божественной литургии», то тут нужны были оба этих подхода.
При этом в Церкви существуют не только догматические определения, но и богословские мнения. В связи с этим представилось возможным сохранить в третьем, нынешнем издании книги некоторые фрагменты, исключенные в первом издании духовной цензурой, но оставленные во втором.
Важнейшей задачей было, конечно же, как можно бережнее отнестись к каждому гоголевскому слову, стилистическому обороту, даже намерению автора, которые нужно было постараться увидеть, понять из черновых вариантов. Поэтому пришлось оставить как есть даже некоторые фактические ошибки рукописи (не догматические), исправить которые не представилось возможным без вторжения в авторский стиль и ритм.
И все же верность букве гоголевской рукописи — это не главная верность в книге о Литургии. Еще важнее — верность Православию. Как ни благоговей перед гоголевским словом, но перед словом евангельским, литургическим мы не можем благоговеть меньше. Несомненно, и Гоголь так думал, а потому в этом — верность и Гоголю.
Авторское слово
— Что стало для вас наиболее сложным в этой работе?
— Обычный литературоведческий подход: мол, авторское слово неприкасаемо — по отношению к «Размышлениям о Божественной литургии» был просто невозможен. Иногда рукопись сама требовала делать выбор, принимать редакторское решение. Но, конечно, это был не простой, иногда мучительный вопрос: оставить как есть очень бы не хотелось, это же фактическая ошибка, это затруднит восприятие текста читателем. А вторгаться в гоголевскую прозу можно только по крайней необходимости и только там, где это не нарушит ни стиля, ни ритма произведения. Вот таких вопросов было немало.
«В прозе переводчик раб, в поэзии — соперник», — писал когда-то друг Гоголя Василий Андреевич Жуковский. Что же касается реконструкции незаконченной книги о Литургии, то здесь редактор должен был быть в определенном смысле и тем, и другим. Редактор должен был быть рабом гоголевского стиля, гоголевской поэтики, а главное — рабом авторской сверхзадачи. Но он не мог быть рабом каждому слову черновиков со всей их незавершенностью, поскольку это противоречило бы даже и чисто стилистическим задачам, вело бы к ухудшению текста, не говоря уже о верности той главной цели, ради которой книга создавалась.
Воссоздавая ткань гоголевского поэтического повествования, исправляя явные ошибки, описки, вставляя пропущенные слова, которые иногда однозначно восстанавливаются по смыслу (как, например, в «Заключении», о священнике литургисавшем: «…уж весь он чист, подобно [священным] сосудам, которые уже ни на что потом [не употребляются] …»), реконструируя авторское слово даже из черновых недописанных, не решенных писателем до конца элементов, стремясь к тому, чтобы при всех исправлениях, вносимых в текст, книга оставалась всегда гоголевской и беловой по восприятию, редактор поневоле вынужден был принимать какие-то решения «за автора», стараясь найти, почувствовать ответ на вопрос: «Как бы это написал Гоголь?» И если бы он действовал со всем смирением, стремясь в идеале вообще не добавлять ни одного своего слова, но недостаточно творчески, то тогда, продолжая сравнение со стихотворным переводом, в его версии чувствовался бы «подстрочник», а полноценной «поэзии», то есть беловика, не получилось бы.
Литературный катехизис
— Какое, на ваш взгляд, значение может иметь выход нового издания книги Гоголя для нынешней церковной жизни?
— Книга «Размышления о Божественной литургии», как показала сама жизнь, имеет особое миссионерское значение. Она, можно сказать, стирает границу между миром и Церковью, между культурой и богослужением. Такова была личность самого Николая Васильевича — самого воцерковленного из великих русских писателей.
В XX веке наш православный народ пережил всю горечь государственного безбожия. И начал к концу столетия возвращаться к Богу, Церкви, стало совершаться «второе Крещение Руси». И едва ли не первой книгой, которая, можно сказать, была заготовлена специально для этого времени и которая тогда сразу стала переиздаваться, были «Размышления о Божественной литургии».
Для многих ее читателей это первая книга, по которой они знакомятся с ходом Литургии, со смыслом ее тайнодействий.
Теперь, когда вышла в свет нынешняя версия книги со всеми исправлениями, ее можно смело предлагать семинаристам, студентам, школьникам, учащимся воскресных школ, «юношам и людям, еще начинающим, еще мало ознакомленным» с Литургией, как писал Николай Васильевич. В конце книги приводятся краткие примечания, объясняющие главные духовные понятия, дается перевод малопонятных слов. Причем основными источниками этих примечаний были те самые сочинения, которые сам Гоголь в начале книги рекомендовал читателю, если бы тот «захотел узнать более таинственные и глубокие объяснения» Литургии: святителя Симеона Солунского, Новой Скрижали, И. И. Дмитревского. Книгу можно вручать принимающим святое Крещение, восприемникам, венчающимся. Она «доступна своею простотою» и в то же время, надеюсь, не вызывает вопросов с догматической точки зрения. Конечно, если у читателей книги появятся замечания и пожелания по тексту, буду весьма благодарен — их можно будет учесть при следующем издании нынешней версии, которую готовим для широкого читателя.
— Все богослужебные тексты в вашем издании приводятся на церковнославянском языке?
— Да, как и в первом издании, — по Служебнику, то есть так, как мы их слышим в храме, как это в основном было и в авторской рукописи.
— Сегодня не утихают дискуссии вокруг вопроса, на каком языке должна идти служба в нашей Церкви. Как относился к этому сам Гоголь? У вас не вызывает безпокойства, что церковнославянский отпугнет часть вашей потенциальной аудитории?
— Как относился к этому вопросу Гоголь, сын двух народов — русского и украинского? Общий для наших народов церковнославянский язык — важный инструмент нашего главного — духовного единения. Он настолько любил наши богослужебные тексты, что даже переписывал своей рукой богослужебные Минеи — конечно, на церковнославянском языке. Его восхищала поэзия таких, например, слов: «Творяй ангелы Своя духи и слуги своя пламень огненный».
Как-то Николай Васильевич написал своей землячке Александре Осиповне Смирновой: «Стоит ли извиняться, что не знаете церковнославянского языка? Не лучше ли потратить две недели и выучить?»
Вопрос языка богослужения — чрезвычайно важный для нашей духовной жизни. О его важности свидетельствует и история нашей Церкви XX века, те гонения на веру, от которых и стремился пророчески нас предостеречь Николай Васильевич Гоголь, ради чего в последние годы жизни и писал свои православные книги.
Беседовал Алексей Реутский
ПРИМЕЧАНИЯ
1 Книга «Размышления о Божественной Литургии» была издана П. А. Кулишом в 1857 г. и неоднократно переиздавалась, в том числе иждивением Афонского Русского Пантелеимонова монастыря (М., 1910). По подлинным рукописям Гоголя книга была впервые издана академиком Н. С. Тихонравовым в 1889 г. в четвертом томе 10-го издания Сочинений писателя (см.: ГогольН. В. Полное собрание сочинений и писем: в 17 т. Т. 6: Размышления о Божественной литургии / Сост., подгот. текстов и коммент. И. А. Виноградова и В. А. Воропаева, коммент. диакона Иоанна Нефёдова (ныне иерей). — М.: Изд-во Московской Патриархии, 2009. С. 349-405, 464-542).
1 Пантелеймон Александрович Кулиш (1819-1897) — украинский писатель, историк, автор первой биографии Н. В. Гоголя и издатель его сочинений.
2 Николай Саввич Тихонравов (1832-1893) — русский филолог, археограф, историк русской литературы, ректор Московского университета, представитель культурно-исторической школы в российском литературоведении.
Протоиерей Николай Алексеевич Булгаков.
Родился 6 мая 1950 г. в Москве. Закончил факультет журналистики МГУ им. Ломоносова. Член Союза писателей России с 1992 г. Работал в редакциях газет «Комсомольская правда», «Литературная газета», «Русь Державная». В 1995 г. митрополитом Крутицким и Коломенским Ювеналием рукоположен в сан иерея. Настоятель храма Державной иконы Божией Матери пос. Кратово Раменского района Московской области. Автор книг «»Душа слышит свет»: Н. В. Гоголь — про нас»; «Православие. Армия. Держава» (совместно с иеросхимон. Моисеем (Боголюбовым) и А. А. Яковлевым-Козыревым); «33 «причины» не ходить в храм» и др. Лауреат конкурсов «Просвещение через книгу» и «Имперская культура».