Когда б на то не Божья воля…
14 июня, 2018Мучительный, горький, но неизбежно стоящий перед нами все эти 70 лет вопрос: почему столь трагическим оказалось для нас 22 июня 1941 года?
Дата, от которой всегда вздрагивает русское сердце.
В тот день Россия встала между жизнью и смертью.
Что же произошло в те июньские дни?
Как это стало возможным?
Что, разве мы не знали о том, что Гитлер собирается на нас напасть? Знали.
Что, разве мы не готовились к войне? Готовились.
Что, у нас не было достаточно сильной армии, не было вооружения, не было танков, самолетов? Что, мы были намного слабее фашистской Германии с ее союзниками и вассалами?
Не настолько уж и слабее. А в чем-то и сильнее. И к тому же мы были у себя дома, дома и стены помогают.
Что, разве весь наш народ не чувствовал приближения войны?
Моя мама, которой в начале войны было двадцать шесть лет (7 июля 1941 года они с папой расписались), рассказывала:
– Было чувство, как перед бурей. Вот она надвигается, надвигается… И даже так чувствовалось: «Уж скорей бы, что ли…» Потом, конечно, поняли, что лучше бы не скорей…
Или, может быть, наш народ не хотел защищать свою Родину, ждал «освободителей» – немцев?
Кто-то, действительно, ждал, в начале войны – точно. Кто-то встречал немцев хлебом-солью на Украине, кто-то готовился так встречать в Ленинграде (пользуюсь не только опубликованными свидетельствами, но и устными рассказами участников и очевидцев тех событий, в том числе уже покойных, которых слышал сам). Были и изменники, и предатели…
Но наш народ в 1941 году, всего лишь через двадцать три года после переворота, не перестал быть русским, а русский народ не может не защищать свою Родину, генетика не та.
Или, может, у страны не было в тот момент волевого, ответственного, патриотически мыслящего руководства, была измена с его стороны?
Ответ на этот вопрос дала сама война, дала Победа.
До сих пор кто-то повторяет легенду, которая полвека назад стала официальной, о том, что якобы во всем виноват И.В.Сталин – в трагедии 1941 года видит злую волю, тиранию, несовершенство, ошибку одного человека. Но и тут непонятно: почему он вдруг сделал то, чего вроде бы не должен был делать, даже исходя из внутренней логики того характера, который нам рисовали? Почему оказался не хитер-коварен, а настолько наивен как политик, что «поверил Гитлеру» (есть такая формулировка)?
Но это – фантастическое предположение. Он, трезвый реалист, прагматик, как любят говорить даже его недоброжелатели (скажем, рассуждая о причинах улучшения отношения советского правительства к Церкви во время войны), мог поверить Гитлеру?
Меньше всего такое можно отнести к Сталину, каким мы его знаем.
Кому когда он верил слепо, когда и в чем был наивен? Кто-кто, только не он. Даже если он очень не хотел ждать от Гитлера такой глупости – войны с Россией (и, конечно, не собирался и сам делать не меньшей глупости – нападать на Германию) – все равно он, как свидетельствуют исторические факты, давно имел в виду абсолютную реальность наихудшего варианта. Потому, например, сделал всё, чтобы 13 апреля 1941 года заключить пакт о нейтралитете с Японией.
Еще в 1931 году Сталин предсказал, что нам нужно за предстоящие 10 лет сделать рывок, «иначе нас сомнут».
Ю.А.Жданов, его будущий зять, писал, что «советскую страну по большому счету спасло грозное и своевременное предупреждение Сталина 1931 года, понятое большинством народа и реализованное в титанических усилиях…»
А после прихода Гитлера к власти подготовка к отражению германской агрессии стала важнейшей частью сталинской политики, — скажем, в деле патриотического воспитания народа, в изменении преподавания отечественной истории в школах: стало признаваться, что и в дореволюционные века в русской жизни были положительные явления, начиная с Крещения Руси.
Ю.А.Жданов вспоминал о разговоре, который произошел летом 1934 года:
«От проблем школы Сталин перешел к тому, что немцы усиленно готовят к войне молодежь. И, обращаясь к Кирову: «А у вас граница под носом в Сестрорецке»…
Сталин предлагал развернуть широчайшую программу строительства новых школ… Нужно строить и для учащихся, и как возможные госпиталя в случае войны.»
Поверил ли он Гитлеру в 1939 году, когда был заключен пакт о ненападении с Германией? Адмирал флота СССР Н.Г.Кузнецов вспоминал:
«Сталин (по словам очевидцев, в частности В.П.Пронина, сидевшего на приеме между Сталиным и Риббентропом) прямо заявил, что, «кажется, удалось нам провести немцев». Похоже, что он сам собирался обмануть, а не быть обманутым». («Правда», 20.7.1991г.)
И ничего другого и предположить невозможно.
Конечно же, Сталин принимал во внимание всё – все донесения разведки, все данные внутри страны и за рубежом, всё учитывал. Спокойный, взвешенный, ответственный, без тени авантюризма подход к решению государственных вопросов, с учетом всех аспектов происходящего: политических, военных, экономических, дипломатических, религиозных, даже культурных – вот деловой стиль этого исторического деятеля. И его опыт руководства страной, армией, отношения к сотрудникам полезно изучать и применять всем государственным деятелям, всем руководителям… Разумеется, опираясь на достоверные, непредвзятые, подлинные свидетельства людей, которые трудились с ним бок о бок – и нам напрямую об этом поведали. Только на такой основе и можно строить подлинную историю нашей страны.
Предсказание 1940 года
В 1999 году мне довелось причащать и соборовать в известном «доме на набережной» Георгия Александровича Эгнаташвили, ныне покойного, сына земляка и друга детства Сталина, генерал-лейтенанта А.Я.Эгнаташвили. Георгий Александрович рассказал мне тогда о своих встречах с митрополитом Николаем (Ярушевичем), о котором у него остались самые теплые воспоминания. С митрополитом Николаем, в ту пору Киевским и Галицким, Экзархом Украины, ему довелось общаться в качестве начальника охраны Н.М.Шверника, когда тот возглавлял комиссию по расследованию преступлений гитлеровцев на нашей территории, в которую входил владыка.
Когда я рассказал Георгию Александровичу о том, что был в доме Сталина в Гори, когда мне было 13 лет, он заметил:
— В ста метрах от него был наш дом.
Георгий Александрович рассказал тогда о памятной встрече со Сталиным 1940 года («Самый счастливый день в моей жизни»), который для нас сегодня служит еще одним историческим свидетельством того, насколько Сталин «поверил Гитлеру».
Вот этот рассказ.
«Я этими ушами слышал и этими глазами видел то, о чем расскажу сейчас вам.
В ночь с 6 на 7 мая 1940 года Сталин был в гостях у моего отца в Заречье (это четыре километра от Кунцево). Отец привозил с собой старика, который работал подмастерьем у отца Сталина, его звали Дата Гаситашвили. Он его привез, чтобы обрадовать Сталина. Когда Сталин маленький был, этот Дата его на руках носил.
Однажды, когда отец был у Сталина, Сталин вспомнил про этого Дата:
— Саша, Дата жив?
— Жив.
И больше ничего.
Отец позвонил в Тбилиси, в подчиненные ему органы, и сказал:
— Разыщите Дата Гаситашвили и привезите срочно в Москву ко мне.
Это было в ноябре 1939 года.
Через пять-шесть дней Дата привезли. Старик был. Отец взял трубку, позвонил Сталину и передал трубку этому Дата. И у них состоялся разговор.
— Дата, — сказал Сталин, — я тебя очень хочу видеть. Но сейчас у меня нет возможности. Поживи у Саши. Я надеюсь, он тебя голодным и холодным не оставит. Я хочу тебя видеть не на пять минут, не на десять минут, я хочу с тобой и с Сашей посидеть несколько часов. Когда будет время, я скажу Саше, и он привезет тебя ко мне.
Дата что оставалось сказать?
— Хорошо.
И ждал.
У нас дома, на даче в Заречье, стоял правительственный телефон. По этому телефону Сталин примерно раз в две недели звонил Дата и говорил:
— Дата, как ты там? Будет время — я тебя приглашу.
6 мая 1940 года приехал отец и говорит:
— Дата, одевайся быстро, едем.
Мы срочно одели Дата, отец посадил его в машину, и они уехали.
Мы с моим зятем и моим товарищем сели за стол и потихоньку стали выпивать.
Около часа ночи раздался правительственный звонок. Отец звонил:
— Бичиго, подготовься, мы едем.
Чего подготовиться? В доме всё есть, кушать есть… Раз он так звонит, значит, едет Сталин.
Мы быстро позвали свою кухарку, винодела. Накрыли стол. Всё подготовили для шашлыка, надели мясо на шампуры и стали ждать приезда.
Ждать пришлось недолго. Около двух часов подъезжает машина, выходит Власик, начальник охраны Сталина, открывает заднюю дверь, и оттуда выходит Сталин, затем выходят этот старик, Дата Гаситашвили, Берия и мой отец.
Сталин вышел, огляделся кругом, осмотрел дом — хотел знать, в каких условиях живет мой отец, не шикарничает ли он.
Дом был простой — обычный маленький дачный дом, насыпной, не кирпичный, три комнаты внизу, одну из них занимал комендант, и на втором этаже — маленькая спальня. В общем, скромность необыкновенная.
Сталин покачал головой, вступил на лестницу и сказал (по-грузински):
— Да будет счастлива моя нога в этом доме.
Я спросил разрешения и снял со Сталина шинель. И мне стало стыдно: моя шинель была лучше, чем у него. Моя – на шелковой, а его – на простой, сатиновой подкладке.
Он взял шинель из моих рук и сам повесил.
А стол был уже накрыт.
За столом сидело семь человек: Сталин, слева от него – этот старик, Берия и я, справа от Сталина – отец, Лилия Германовна (вторая жена моего отца, по происхождению немка из Берлина), и мой зять Гиви Ратишвили, муж моей старшей сестры.
Когда сели за стол, Сталин оглядел всех, повернулся к отцу и сказал:
_ Саша, что-то, видимо, твоей жене не понравилось мое посещение, она очень грустная.
Отец ответил:
— Сосо, она грустная совсем по другой причине. Она боится, что Америка начнет с нами воевать.
А это было в то время, когда мы имели договор с Гитлером о ненападении, а дочь Лилии Германовны жила в Америке. Она отправила ее к сестре в Германию в 1924 году, а в 33-м году, когда Гитлер пришел к власти и начал преследовать евреев, муж дочки, который был евреем, его звали Зигхен (не знаю, имя или фамилия), взял жену и через Данию уехал в Америку. Вот она и безпокоилась, что разгорится война, сначала наша с Англией, потом Америка поможет Англии, и, таким образом, дочь окажется в изоляции.
Сталин поднял маленькую рюмочку (он пил вино маленькими рюмочками) с грузинским атенским вином и, не вставая, обратился к отцу:
— Как твою супругу звать?
Отец напомнил.
И Сталин начал (привожу слово в слово):
— Уважаемая Лилия Германовна! Не безпокойтесь. Не волнуйтесь. Воевать мы будем…
И замолк. Держит рюмочку в правой руке. Замолк примерно на восемь минут. Мы молчим. Кто мог перебить его? Держит и думает. Потом лицо изменилось, стало решительным. Резким движением передал рюмку в левую руку, поднял правый указательный палец резко вверх и резким движением опустил вниз, сопровождая словами:
— Воевать мы будем с Германией. Англия и Америка будут нашими союзниками. За ваше здоровье.
И выпил вино.
Видимо, Сталин, когда восемь минут молчал, раздумывал, можно ли сказать то, о чем он сказал, так как сестра жены отца – в Германии, рядом с Гитлером фактически, в одном городе, не передаст ли эта немка какими-либо путями его слова Гитлеру? Видимо, восьми минут Сталину хватило, чтобы решить этот каверзный вопрос. И решил он его отрицательно.
Это случилось за год с лишним до того, как гитлеровские полчища вторглись в Советский Союз. А теперь, спустя пятьдесят с лишним лет, некоторые «политики» уверяют, что Сталин не ожидал нападения Германии. Подумаем еще раз об этом внимательно.
Недавно я читал книгу профессора Трухановского об этой войне, где он утверждает, что Сталин до последнего дня не знал и не ожидал, что Гитлер нападет на Советский Союз. Прочитав эту фразу, я улыбнулся и вспомнил тот памятный вечер, когда своими ушами, сидя от Сталина на расстоянии полутора метров, слышал вышеизложенную речь, диаметрально противоположную утверждению Трухановского.
Это мое воспоминание – самое принципиальное, опрокидывающее наговоры на Сталина.
Надо удивляться той стойкости, которую он проявлял, организовывая такую тройку: Великобритания, Америка и СССР. Он не реагировал на немецкие провокации. Наши военачальники требовали ответить ударом на нацеленный на нас удар. Если бы он ответил, то блок был бы: Германия, Англия и Америка, а мы – на другой стороне. А он стерпел, имел такое мужество – ради этой большой цели. И это его терпение сумело перевернуть соотношение сил.
Сидя за столом, Сталин был в хорошем настроении духа, и они с Дата Гаситашвили весело обменивались воспоминаниями.
Дата сказал Сталину:
— Помнишь, Сосо, как ты сидел около отца, который работал над чувяками (он чувячник был), и ты одной прохожей девочке поднял платье, а я тебе за это отшлепал одно место? И оно покраснело, как ваше красное знамя. Ты не думай, что ты – большой человек, Сталин, а вот я довел до красноты твое укромное место.
Сталин над этим расхохотался, по-грузински отругал его. Дата ответил ему примерно таким же ругательством.
Сталин еще долго хохотал, гладил свои усы и приговаривал:
— Дата, ну что же ты меня ругаешь?
Так они весело шутили весь вечер, вспоминая давно прошедшие годы…»
Вот такое предвидение…
Кстати: а может быть, Сталин тогда подумал о том, что даже если Гитлеру передадут его слова, то и пусть? Пусть знает, что и мы не спим?..
Ему было виднее…
«Еще в 40-м году, — рассказывал Георгий Александрович, – Сталин собрал военачальников, показал карту, указкой поводил и сказал:
— Черное море – это лоханка.
Потом то же сказал про Балтику. И пояснил:
– Большой флот нам развивать здесь не выгодно. Но не безпокойтесь, выход будет. Нам нужен Тихоокеанский флот.
Сталин был большого ума человек.
Н.М.Шверник говорил:
– Мы видим все на два шага вперед, а Сталин видит на километры.»
У Георгия Александровича хранился архив фотографий Сталина, который принадлежал генералу Николаю Сергеевичу Власику, начальнику охраны Сталина. Особенно мне запомнилась среди них фотография, где Сталин стоит под руку с Мацуокой, министром иностранных дел Японии – видимо, после подписания 13 апреля 1941 года столь важного для нас тогда (и особенно важного зимой 41/42 годов) пакта с Японией о нейтралитете. С кем еще он так стоял? Сталин тогда был очень доволен этой дипломатической победой, сам поехал на вокзал провожать своего японского гостя, которого, говорят, после всех тостов внесли в вагон.
– Этот договор имел решающее значение, – говорил Георгий Александрович. – Как Сталину удалось убедить японцев? Своим умом. Он сказал им, что у нас есть войска на Дальнем Востоке, что Америка может напасть на них, и так далее… Сталин за всю свою жизнь не встречал и не провожал никого. Даже Рузвельта, которого он глубоко уважал – это я знаю прекрасно. А этого министра иностранных дел он и встречал и провожал. Да, в начале войны у нас винтовок не хватало… Но какая миролюбивая страна в мирное время готова к войне? Никакая. А основное, что надо было, Сталин сделал.
Даже если Сталин надеялся всеми способами оттянуть войну с Германией, повернуть Гитлера к миру с нами (а он, конечно, надеялся, это было куда разумнее – авантюризм, повторимся, отнюдь не в его стиле – тому есть доказательства даже и в победных 44-м и 45-м годах), — даже если бы Гитлер за этот год вдруг раздумал с нами воевать – практичному и осторожному Сталину ли не позаботиться было по-настоящему о том, чтобы всё сделать и на этот «худой конец»?
И об этом тоже есть достоверные свидетельства.
Верховный Главнокомандующий
без ретуши и цензуры
Сталин, как известно, не оставил своих воспоминаний. «Мемуары Хрущёва» (которых тот никогда не писал) были, понятное дело, тенденциозны. К тому же он многого просто не знал. Мемуары виднейших полководцев Великой Отечественной войны, изданные в брежневские годы, подвергались строгой цензуре. Единственный из наших военачальников, чьи воспоминания сегодня мы имеем возможность читать в безцензурном, авторском варианте, – это главный маршал авиации, возглавлявший Авиацию дальнего действия (АДД), Александр Евгеньевич Голованов (1904 – 1975). С первого дня войны наши отважные летчики под его руководством, вместе с ним летали в тыл врага, бомбили Берлин… Воспоминания Голованова не были пропущены в печать при жизни автора, не согласившегося внести в них исправления и сокращения. Главная причина была – слишком много и хорошо сказано о Сталине. Хотя с Верховным Главнокомандующим всю войну постоянно общался он, а не его цензоры. Голованов так и писал Л.И.Брежневу и А.Н.Косыгину перед смертью:
«Действительно, о Сталине в книге говорится больше, чем у других авторов, и это совершенно естественно, потому что у меня не было никаких иных руководителей или начальников, которым бы я подчинялся, кроме Сталина. Ни Генеральный штаб, ни руководство Наркомата обороны, ни заместители Верховного Главнокомандующего никакого отношения к боевой деятельности и развитию АДД не имели. Всё руководство боевыми действиями и развитием АДД шло только через Сталина и только по его личным указаниям. Никто, кроме него, касательства к Авиации дальнего действия не имел. Случай, видимо, уникальный, ибо мне других подобных примеров неизвестно.»
Лишь почти через три десятилетия после кончины их автора воспоминания маршала Голованова под названием «Дальняя бомбардировочная…» вышли в свет «в истинном виде и в полном объеме. Все авторские оценки и детали восстановлены по рукописи» (М., 2004 г., 630 стр.).
А.Е.Голованов имел дворянские корни, его предки служили в Семеновском полку. Он был, вероятно, верующим человеком. Об этом может сказать то, что Александр Евгеньевич праздновал не день своего рождения, а день именин – 12 сентября, память святого благоверного князя Александра Невского. Сталин мог к нему еще и потому по-особому относиться, что он был моложе всех наших военачальников: в день начала войны ему было 36 лет. Михаил Александрович Шолохов одобрил первые главы его труда, который можно считать подлинным историческим документом.
О чем думал Голованов, едва не репрессированный в 1937 году (избежал ареста, уехав из Иркутска в Москву, сам написал письмо в ЦКК – и был восстановлен в партии), после первой встречи с И.В.Сталиным в январе 1941 года?
«Я пытался разобраться в своих противоречивых чувствах к Сталину, – пишет он. – В моем воображении он был воистину стальным человеком, без души и сердца, который не останавливался ни перед чем, проводил политику индустриализации и коллективизации. И меня окрыляло радостное чувство, что наша страна скоро догонит и перегонит передовые капиталистические страны по техническому оснащению и производству многих видов продукции. Вместе с тем мне казалось, что, сметая с нашего пути всё мешающее и сопротивляющееся, Сталин не замечает, как при этом страдает много и таких людей, в верности которых нельзя было сомневаться…
Нити всех бед, как я тогда считал, тянулись к Сталину… Сейчас же я увидел человека, который совсем не соответствовал моему представлению о нем. Наоборот, мне показалось, что это человек, с которым можно говорить, который интересуется твоим мнением, а главное, думает о том же, о чем думаешь и ты, и сам помогает некоторым, вроде меня, выйти из, казалось бы, безвыходного положения, сам подсказывает тебе мысли, которые ты ищешь и не можешь найти. Больше всего меня поразила его осведомленность в вопросах авиации. Понял я и то, что его мысли сосредоточены на неминуемой грядущей войне с фашистской Германией, что пакт пактом, а мы готовимся к обороне… Все это было для меня открытием.»
В том же январе 1941 года И.В.Сталин сказал Голованову:
«– Вам, как и всякому военному, нужно твердо знать, для чего, для каких операций вы будете готовить кадры, поэтому я хочу вам кое-что сказать.
Он подошел к карте. Я последовал за ним.
– Вот видите, сколько тут наших противников, — указывая на западную часть карты, сказал Сталин. – Но нужно знать, кто из них на сегодня опаснее и с кем нам в первую очередь придется воевать. Обстановка такова, что ни Франция, ни Англия с нами сейчас воевать не будут. С нами будет воевать Германия, и это нужно твердо помнить. Поэтому всю подготовку вам следует сосредоточить на изучении военно-промышленных объектов и крупных баз, расположенных в Германии, – это будут главные объекты для вас. Это основная задача, которая сейчас перед вами ставится.
Уверенный, спокойный тон Сталина как бы подчеркивал, что будет именно так, а не иначе. О договоре, заключенном с Германией, не было сказано ни слова…
За несколько посещений Кремля я увидел, какая огромная и интенсивная работа ведется партией и правительством по перевооружению нашей армии под прямым и непосредственным руководством Сталина и с какой быстротой претворяются в жизнь все решения Кремля.»
Перед войной Голованов служил в Смоленске, приехал в Минск представиться командующему Западным Особым военным округом генералу армии Д.Г.Павлову. Тот предложил подчинить полк непосредственно ему.
«Я доложил, что таких вопросов не решаю.
– А мы сейчас позвоним товарищу Сталину. – Он снял трубку и заказал Москву.
Через несколько минут он уже разговаривал со Сталиным. Не успел он сказать, что звонит по поводу подчинения Голованова, который сейчас находится у него, как по его ответам я понял, что Сталин задает ему встречные вопросы.
– Нет, товарищ Сталин, это неправда! Я только что вернулся с оборонительных рубежей. Никакого сосредоточения немецких войск на границе нет, а моя разведка работает хорошо. Я еще раз проверю, но считаю это просто провокацией. Хорошо, товарищ Сталин… А как насчет Голованова? Ясно.
Он положил трубку.
– Не в духе Хозяин. Какая-то сволочь пытается ему доказать, что немцы сосредоточивают войска на нашей границе.
Я выжидательно молчал.
– Не хочет Хозяин подчинить вас мне. Своих, говорит, дел у вас много. А зря.
На этом мы и расстались. Кто из нас мог тогда подумать, что не пройдет и двух недель, как Гитлер обрушит свои главные силы как раз на тот участок, где во главе руководства войсками стоит Павлов?»
И грянул гром…
Ю.А.Жданов вспоминал:
«Было это после катастрофического поражения Франции в 1940 году. Под ударами немцев страна рухнула за считанные дни. «Великие нации – безпечные нации», — заключил Сталин…
О безпечности великих наций вспоминалось и в 1941 году, когда гитлеровская Германия обрушилась на Советский Союз и наступила полоса тяжелых неудач…»
Клеветники России ныне нервничают. Они еще не отдохнули от перепевов на все лады старых песен о том, как преступно Сталин в 41 году не подготовил страну к войне (они, впрочем, и теперь годятся), но уже спешат «на всякий случай» (вина перед своей страной, слабость ее обороноспособности – это вроде теперь уже не в моде) начать новую песню (авось чему-нибудь да поверят) – о том, наоборот, что Сталин собирался напасть на Гитлера, да Гитлер «благородно» его упредил.
Ложь, конечно. И то, и другое – ложь. Вся история войны и ту, и другую опровергает.
Немцы собирались воевать отнюдь не с большевизмом, а за русскую территорию, за наши природные богатства. Эта война планировалась не как превентивно-оборонительная, а как хищнически-захватническая. Не освобождающая, а порабощающая и истребляющая народы нашей страны.
Об этом говорили сами немцы. «Вам, русским, война не нужна, у вас много лишней земли и богатств, а мы должны воевать, чтобы отнять у вас землю, иначе Германия дольше существовать не может», — говорил на допросе один пленный летчик.
«Объезжая в марте этого года в качестве члена Чрезвычайной Государственной Комиссии по установлению и расследованию немецких злодеяний недавно освобожденные древние русские города Гжатск, Вязьму, Сычёвку, Ржев, — говорил митрополит Николай (Ярушевич) 9 мая 1943 года на Всеславянском митинге в Москве, — я лично обозревал страшные следы фашистской злобы, с ужасом видел горы трупов замученных немцами неповинных людей и обращенные в груды кирпича и пепла города, систематически и намеренно разрушенные со всем хранившимся в них культурным наследством, с их больницами, школами…
Весь пропитанный ложью, обманом, лицемерием, разрывающий в клочки торжественно подписанные международные договоры, фашизм написал на своем знамени насквозь лживый лозунг «крестового похода в защиту веры» и до конца открыл свое подлинное лицо за эти два года кровавой войны. Если нет меры его злодеяниям в отношении мирных людей, мирных очагов в сожженных им городах и деревнях, в отношении веками накопленных культурных ценностей народов, то в полной мере это можно сказать и о его сатанинской борьбе с Церковью, с христианством.
Дорогие братья-славяне! Все вы хорошо теперь знаете, что Гитлер – злейший враг христианства! Сотни храмов – русских, украинских – по мере освобождения доблестной Красной Армией нашей земли мы находим ограбленными, оскверненными немецкими захватчиками. Гитлеровца превратили их в конюшни, в уборные, в дома терпимости, в места пьяных оргий, в застенки, где держали и пытали арестованных русских людей и пленных бойцов, где расстреливали в алтарях и у подножия иконостасов. Многие сотни храмов взорваны и превращены в груды пепла. В городе Сычёвке, Смоленской области, подверглись разрушению все семь церквей, в городе Ржеве – 15 церквей, и только одна случайно уцелела. Множество разоренных церквей, издевательства над нашими священнослужителями, длинный список расстрелянных священников и церковных работников – все эти злодеяния, вопиющие к небу об отмщении, ярче любых слов говорят о подлинном отношении фашизма к религии…
Фашисты показали себя заклятыми врагами Церкви. В глазах верующего русского народа они – исчадие ада, как воплотившие в себе всё самое порочное, жестокое, злое, что когда-либо существовало в истории мiра!»
Сталин был «гением терпения», как сказал один современный православный богослов. Он не только потому выжидал, не хотел дать немцам повода напасть на нас «превентивно» (а давал им возможность одуматься – хоть в последнюю минуту; есть точка зрения, что он даже и после начала войны надеялся, узнавал через свою личную разведку в Берлине: действительно ли война начата необратимо – ведь и в Германии были противники этой войны), – не потому только, что хотел разделить Запад и сделать Англию и США нашими союзниками (эта задача, действительно, была важнейшей, Сталин сам говорил перед войной, что Германия может потерпеть поражение, если будет воевать на два фронта, как это было в Первой м1ровой войне). Но и потому, что война должна была быть справедливой с нашей стороны, освободительной, Отечественной – и это тоже было условием нашей победы.
Если бы Сталин начал войну хоть на день раньше, даже уверенный в том, что завтра на нас нападет Гитлер, то это была бы уже другая война, у нее был бы другой дух. Она не могла бы быть столь очистительной для души народа, спасительной. То была бы не «священная война», как мы запели сразу, 22 июня, уже нельзя было бы ясно сказать в тот день: «наше дело правое». Нельзя было бы обратиться искренне и прямо: «братья и сестры» (обращение, которое объединило нас в один народ и сразу изменило нашу военную, да и всю идеологическую доктрину).
Мы не напали даже превентивно (по-настоящему превентивно), – и то сочинили легенду о том, что собирались напасть. А уж если бы действительно что-то предприняли решительное до 22 июня… Так бы за это ухватились мертвой хваткой, что и до сих пор бы не выпустили из рук.
Думал ли обо всем этом Сталин? Мы не знаем. Видимо, обдумывал разные варианты – ему их предлагали. Одно мы знаем точно, знает весь мiр, навсегда запомнила человеческая история: 22 июня 1941 года на нас напала Германия, а не мы на нее.
Может быть, причина нашей катастрофы 1941 года была в том, что в тот роковой час у нас не оказалось достойного руководителя, способного разобраться в положении страны (которому, мол, и сам способствовал), что Сталин занимался не своим делом, захватил власть над страной и армией коварством и жестокостью, а сам был недостоин, неспособен руководить ими так, как это лучше сделал бы кто-то другой, тем более в столь ответственное время? Он был слишком самоуверен, самонадеян – и крупно ошибся?
А потом, когда этот роковой момент настал, сплоховал как человек, как руководитель страны – чисто эмоционально? Растерялся, испугался, впал в депрессию? Есть такая версия – идущая от «сталинского Сальери» Н.С.Хрущёва.
Но ведь это тоже очень странно было бы, очень трудно это предположить. С какой стати ему вдруг воспринимать это событие как некую на голову свалившуюся неожиданность, когда он только что, 5 мая, самым красноречивым образом убеждал выпускников военных учебных заведений в том, что нужно напрямую готовиться к войне с Германией? А на следующий день взял на себя главный ответственный пост в стране – Председателя Совета народных комиссаров. Когда… Да что там, перечислять все факты, говорившие о том, что Сталин вплотную готовился и готовил страну к войне, нет никакой нужды.
Маршал Голованов считал, что даже если взять чисто военную сторону, «его военный талант несравним ни с чьим не только из наших военных деятелей, но и из военных или государственных деятелей фашистской Германии».
«Между прочим, — вспоминал он, — за все время войны мне не доводилось видеть Хрущёва в Ставке, тогда как В.М.Молотова, А.И.Микояна, А.А.Жданова, А.С.Щербакова, Н.А.Булганина и других я видел весьма часто, а некоторых из них постоянно. Меньше чем через год в битве под Сталинградом Хрущёв покажет полную свою несостоятельность…»
(Как тут было не переименовать его в Волгоград?)
«Хотя мы и готовились к вооруженному столкновению с гитлеровской Германией, — писал Голованов, — хотя и знали, что Германия, а не кто другой, будет нашим противником на ближайшее время, нападение немецких войск явилось для руководства нашей страны трагически неожиданным. Не по самой возможности нападения, а по времени. Вся армия, в том числе и авиация, находилась в стадии полного перевооружения и перестройки. Более подходящего момента для Гитлера не нашлось бы…
Разразившаяся катастрофа, выразившаяся в ударе немецких войск по неподготовленным к обороне, сплошь и рядом невооруженным нашим частям, повлекла за собой не только полную потерю управления войсками, но и незнание хотя бы приблизительно положения на фронте нашим руководством. Это была настоящая трагедия, когда на чаше весов лежало само дальнейшее существование нашего государства. Такого потрясения еще не выдерживала ни одна страна, и весь м1р со дня на день ждал капитуляции России. Однако, как известно, не только не последовало никакой капитуляции, но неожиданно для самого Гитлера и его верховного командования фашистские полчища были разгромлены под Москвой и откатывались на запад.»
Нападение гитлеровской Германии и тех, кто шел вместе с ней на нас – это было сильнейшим ударом по стране, какого не было, может, за всю ее историю. И прежде всего – по самому Сталину, потому что народ воспринимал его как своего вождя, потому что он принял на себя это бремя.
В тот момент Господь смирил наш народ – и его, конечно, тоже. И это было отрезвляющим моментом, моментом истины. Потому и появилось это: «Братья и сестры».
Стыдно было перед народом за то, что такая беда случилась? Может быть, и так. Но и это понятно.
Вообще, что касается психологической стороны… Может быть и такое, простое, чисто человеческое объяснение. Не потому он молчал до 3 июля, что пришел в ужас от гитлеровского «коварства». А может, и потому, что, как ни знай, что близкий, любимый человек – например, кто-то из родителей, — тяжело болен, стар, вот-вот умрет, — а все-таки, когда это случается (о чем обычно прямо даже и не говорят, а вот как-то так, по-другому), – это всегда удар в сердце. Не в разум. Разум еще не принимает…
И когда со страной, с народом случилось горе – горе, к которому он все эти годы готовился, не снимая френча и шинели, о котором он не раз говорил другим, – это был, разумеется, удар в сердце.
Он не хуже, а лучше всех в стране, знал, что нам предстоит пережить, какая смертельная опасность нависла над страной, «что «ныне лежит на весах и что совершается ныне» (А.А.Ахматова).
Он, как никто, понимал, ощущал, какой неимоверной тяжести груз лег на его страну, и прежде всего – на него, как ни на кого другого из граждан СССР, и даже всего м1ра. Недаром мы и сегодня в связи с этим днем больше всего говорим именно о нем – о ком же еще?
Но это надо было не только знать – это надо было пережить сердцем. А он не был роботом, не был тем бездушным тираном, о котором придумана дьяволом легенда. Он любил и верил, он смеялся и плакал, он страдал и ликовал. И не за себя, не за свою шкуру, не за свои детей даже – нет, именно за страну. А это – совсем особый груз… Хотя это и не так просто было увидеть – при его мужестве, самообладании и терпении.
О том, каким был для Сталина день 22 июня, мы можем отчасти судить по воспоминаниям А.Е.Голованова, который застал его в другой тяжелейший день 1941 года:
«Как-то в октябре, вызванный в Ставку, я застал Сталина в комнате одного. Он сидел на стуле, что было необычно, на столе стояла нетронутая остывшая еда. Сталин молчал. В том, что он слышал и видел, как я вошел, сомнений не было, напоминать о себе я счел безтактным. Мелькнула мысль: что-то случилось, страшное, непоправимое, но что? Таким Сталина мне видеть не доводилось. Тишина давила.
— У нас большая беда, большое горе, — услышал я наконец тихий, но четкий голос Сталина. – Немец прорвал оборону под Вязьмой, окружено шестнадцать наших дивизий.
После некоторой паузы, то ли спрашивая меня, то ли обращаясь к себе, Сталин так же тихо сказал:
— Что будем делать? Что будет делать?!
Видимо, происшествие ошеломило его.
Потом он поднял голову, посмотрел на меня. Никогда ни прежде, ни после этого мне не приходилось видеть человеческого лица с выражением такой страшной душевной муки. Мы встречались с ним и разговаривали не более двух дней тому назад, но за эти два дня он сильно осунулся.
Ответить что-либо, дать какой-то совет я, естественно, не мог, и Сталин, конечно, понимал это. Что мог сказать и что мог посоветовать в то время и в таких делах командир авиационной дивизии?
Вошел Поскрёбышев, доложил, что прибыл Борис Михайлович Шапошников – Маршал Советского Союза, начальник Генерального штаба. Сталин встал, сказал, чтобы входил. На лице его не осталось и следа от только что пережитых чувств. Начались доклады…»
Вот так и 22 июня он ощутил эту беду, принял этот удар. Кто-то другой, может, и не принял бы. И не устоял. А он – устоял. И вместе с ним устояла страна, устоял народ.
И это сердцем было сказано 3 июля 1941 года всему нашему народу:
— Братья и сестры, к вам обращаюсь я, друзья мои…
И народ услышал это. Почувствовал всё это лучше, чем многие историки сегодня, увлеченные своей и чужой идеей. Потому и пошел в бой «За Родину, за Сталина».
И победил вместе с ним.
О состоянии нашего высшего руководства в тот самый день, 3 июля, Голованов вспоминал:
«Я оказался в Кремле, в уже знакомом кабинете. Народу было много, но я мало кого знал. Вид у всех был подавленный. Многие из присутствующих были небриты, их лица, воспаленные глаза говорили о том, что они уже давно не высыпаются. Оглядевшись, кроме уже знакомых мне лиц, узнал, по портретам, Н.А.Вознесенского. С удивлением увидел, что В.М.Молотов одет в полувоенную форму защитного цвета, которая ему совсем не шла.
Среди присутствующих резко выделялся Сталин: тот же спокойный вид, та же трубка, те же неторопливые движения, которые запомнились еще с первых моих посещений Кремля до войны, та же одежда.
— Ну, как у вас дела? – спросил Сталин, здороваясь.
Я кратко доложил обстановку и что за это время сделал полк.
— Вот что, — сказал Сталин, — мы плохо ориентированы о положении дел на фронте. Не знаем даже точно, где наши войска и их штабы, не знаем, где враг. У вас наиболее опытный летный состав. Нам нужны правдивые данные. Займитесь разведкой. Это будет ваша главная задача. Всё, что узнаете, немедленно передавайте нам. Что вам для этого нужно?
— Прикрытие, товарищ Сталин, — ответил я.
— Что мы можем дать? – спросил Сталин Булганина.
— Немного истребителей, — ответил Булганин.
Сталин пошел по дорожке, о чем-то думая.
— На многое не рассчитывайте. Чем можем – поможем. Рассчитывайте больше на свои силы и возможности. Видите, что делается!
Сталин опять заходил. Снова подойдя ко мне, он вдруг сказал:
— Мы дали указание арестовать и доставить в Москву Павлова. – Голос его был тверд и решителен, но в нем не слышалось ни нотки возмущения, ни тени негодования…
Передо мной, как наяву, возник служебный кабинет в Минске и бритоголовый, с массивной фигурой человек, вызывающий по телефону Сталина, чтобы взять в свое подчинение наш полк, убеждающий его не верить сведениям о сосредоточении немцев на исходных рубежах у наших границ, не поддаваться на «провокации». Разговор этот, как помнит читатель, происходил в моем присутствии, и, видимо, Сталин, обладая феноменальной памятью и уверенный в том, что я всё пойму, объявил мне об этом решении Государственного Комитета Обороны.»
Недавно мне рассказывала Слава Александровна Шапошникова, невестка знаменитого маршала, о том, как в начале войны Сталин спросил его:
— Борис Михайлович, вы умный человек, почему мы отступаем?
Шапошников ответил:
— Потому что весь комсостав сидит.
Сталин велел написать список: кто именно. И они с Марией Александровной, супругой маршала, всю ночь вспоминали, писали. И Борис Михайлович подал его Сталину.
К.К.Рокоссовский пришел к Шапошниковым, вернувшись из лагеря, с вывернутыми руками, с выбитыми зубами, в их особняк на улице Воровского (ныне – Поварская), еще до этого списка.
Сын одного из освобожденных военных, генерала, потом им сказал:
— Мой отец вернулся из заключения благодаря Борису Михайловичу.
«Бог наш генерал»
Да, много причин катастрофы 1941 года можно называть. Много можно спорить…
Так много написано об этом дне!.. Так много передумано и сказано: и правды, и неправды. С вопросом: почему?
Может, и Сталина в тот роковой момент просто враг попутал, дьявол? И он делал не то, что нужно?
Дьявол-то, конечно, в тот день не дремал – иначе бы немцы не ринулись через нашу границу. Но главный все же – Бог, всегда. Его святая воля. А у Бога недоразумений, случайностей не бывает. Тем более в таких величайших событиях.
Не забудем и того, что Господь сподобил Сталина быть победителем в этой войне. Это о многом говорит. Может быть, о его покаянии, смирении в начале войны. О том, что он нес бремя большевизма больше, чем сам того хотел. Ведь Господь мог просто отвергнуть его с самого начала войны – но этого не произошло. Возможно, Он принял его молитву, его самоотверженный труд. Жертву его сыновей. Яков погиб в плену. Василий, говорят, был смелым военным летчиком. И в день Троицы 1945 года Верховный сподобился принимать Парад Победы.
Можно не сомневаться в одном (и факты истории, и вся логика событий, и свидетельства очевидцев это, конечно, подтверждают и будут подтверждать): Сталин делал всё, чтобы 22 июня 1941 года было другим. Но против рожна, против Промысла Божия не попрешь. То, что было предсказано святыми задолго до этого, действительно, случилось.
Точнейший и окончательный ответ на вопрос о том, почему этопроизошло, дал погибший ровно за сто лет до этого Михаил Юрьевич Лермонтов. Он ответил тогда на другой, не менее горький для русского сердца вопрос о том, почему в 1812 году была сдана Москва французам, почему Наполеон вступил в нее (в отличие от Гитлера):
Когда б на то не Божья воля,
Не отдали б Москвы.
И точнее ответа нет.
Как и ко всей жизни, всегда, ключ разумения к 22 июня 1941 года, ко всей истории СССР, – святое Евангелие.
Не веси ли, яко власть имам распяти Тя, и власть имам пустити Тя? – наивно и самонадеянно сказал Пилат приведенному к нему Господу, обольщенный внешней видимостью происходящего. Господь ответил ему: Не имаши власти ни единыя на Мне, аще не бы ти дано свыше (Ин. 19, 10-11).
Так же – и Гитлер в 1941 году со всеми его «успехами».
И Сталин прекрасно знал о предстоящем нападении Германии, и готовился к войне, и страну готовил. И разведчики доносили, и военные наши знали, и народ чувствовал, и готовился, и силы собрал, — но было попущено Богом совершиться тому, что было за много лет предсказано нашими святыми, – и это совершилось.
«Нас увлекает просвещенная Европа… – писал в XIX веке святитель Феофан Затворник. – Да, там впервые возстановлены изгнанные было из мiра мерзости языческие; оттуда уже перешли они и переходят и к нам. Вдохнув в себя этот адский угар, мы кружимся, как помешанные, сами себя не помня. Но припомним двенадцатый год: зачем это приходили к нам французы? Бог послал их истребить то зло, которое мы у них переняли. Покаялась тогда Россия, и Бог помиловал ее. А теперь, кажется, начал уже забываться тот урок. Если опомнимся, конечно, ничего не будет; а если не опомнимся, кто весть, может быть, опять пошлет на нас Господь таких же учителей наших, чтоб привели нас в чувство и поставили на путь исправления. Таков закон правды Божией: тем врачевать от греха, чем кто увлекается к нему. Это не пустые слова, но дело, утверждаемое голосом Церкви. Ведайте, православные, что Бог поругаем не бывает…»
«Опять пошлет учителей…»
И послал. Из Германии стали мы перенимать социал-демократические идеи, марксизм… Оттуда же пришли и «учителя»: сначала – в Великую войну 1914-1918 годов, потом – в Великую Отечественную.
1941 год пришел к нам не по недоразумению или злому характеру вождя. Он пришел к нам вместе с призраком коммунизма, а потом приехал в запломбированном вагоне из Германии. Это было уже и после революции подтверждено святыми отцами: что наказаны за угар революции мы будем немцами.
Была воля Божия дойти гитлеровцам до Москвы, была воля Божия взять в блокаду Ленинград, «колыбель революции» — как некогда Иерусалим, где распяли Господа, — и этого ничто не могло отменить. А все человеческие усилия, все горячие молитвы наших святых – на небе и на земле, – всего нашего народа, да и не только нашего, – избавили страну, народ от худшего.
Так же – и 1937 год.
Должны были, согласно правде Божией, ибо Бог поругаем не бывает, понести возмездие палачи русского народа, искоренители его веры, растлители умов, — и они его понесли. И это тоже было предсказано святыми отцами. И ничего другого не могло быть и не будет.
Духовная сторона – главная в истории, как и во всей жизни, как в каждом человеке главное – его душа, а не тело.
Так и А.В.Суворов учил: «Бог – наш генерал, Он нас водит! Поэтому в наших военных учебных заведениях нужно преподавать полную его «Науку побеждать», с духовной составляющей. Ибо «Безверное войско учить – что перегорелое железо точить».
Для неверующего взгляда, действительно, непонятно: почему именно так развивались исторические события? Надо же как-то это объяснить. Как?
И тогда во всем виноваты люди, их характеры, стечение обстоятельств, слепой случай. Кто угодно и что угодно, только не Тот, Кто творит историю, Чей Промысл управляет всей жизнью, каждым человеком – Господь Бог. Здесь – истинная причина событий.
Раз ни Бога, ни дьявола нет, — значит, всё дело в людях, и, конечно же, в первом человеке в государстве. Он тогда занимает место либо Бога, либо дьявола. Но он – всего лишь человек…
Так же и когда без Бога пытаются объяснить сотворение мiра и всего живого, чтобы как-то свести концы с концами, хватаются за фантастическую теорию эволюции.
Господь в Евангелии показал нам, что даже и верующие в Бога люди (не говоря уже о неверующих) могут быть ограничены в своем понимании глубины Промысла Божия. Когда Спасителя нашего спрашивали о слепорожденном: Кто согреши? Сей ли, или родителя его, да слеп родися? Отвеща Иисус: Ни сей согреши, ни родителя его, но да явятся дела Божия на нем (Ин. 9, 2-3).
В тот год, когда Гитлер пришел к власти, вышла в свет книга святителя Николая Сербского (Велемировича) «Царёв завет» о знаменитой Косовской битве XIV-го века. В ней Ангел говорит смертельно раненному святому князю Лазарю, который, выбирая между царством земным и Царством Небесным, выбрал Царство Небесное:
«Твоя держава уже одряхлела и должна погибнуть. Хотя гибнет она не от старости, но отравленная ядом, который приняла в себе. Этот яд превратил ее в дряхлую, морщинистую старуху. Земля проросла сквозь души сербских князей и господ. Потому Дух Божий оставил их и сокрылся в душе народной. Но дым страстей, прогнавший Святого Духа от властителей, пробился из ада через природный дух и начал шириться и в народе. Возникла опасность, что под действием злого духа и народная душа заземлится, испепелится, умрет. Только великий страх, подобный сильному ветру, может прогнать этот смрадный дух и спасти народ Божий от гибельной пропасти. Чтобы народ твой душевно спасся, держава твоя должна погибнуть. И сами святители сербские, во главе со святым Саввой, молились и упросили Всевышнего: да попустит Он гибель преходящего земного величия их народа, только бы спаслась душа его от вечной смерти.
Не тужи, не печалься же, мудрая головушка, твой выбор сделан по плану Промыслителя и на радость святителям сербским. Твоим заветом убережется и сохранится народ твой. Этим заветом сохранятся и следующие поколения. Исчезнут отравленные адом властители, уйдет и дым, что разлагает и умерщвляет души. Прекратятся их злые споры, а вместе с ними и тот злой пример, который они подавали народу. Придет страх, нищета и скорбь – три вещи, что отрывают души человеческие от земли и влекут к Небесам. Народ будет чувствовать себя в своем родном доме, как на чужбине, и искать отечество на небесах. Отмоет свою душу от земли, освободит от грубости телесной, которую нагнал дух природный и дух адский. И преобразится народ твой в народ духовный и ясновидящий, глубокий в мыслях своих, высокий во взоре своем, непобедимый в вере и надежде своей. Он может стать последним в глазах других народов земных, но быть первым пред очами безсмертных Небесных духов. И благословит тебя народ твой, княже. Ибо будет ему завет твой о любви к Царству Небесному облегчением в муках и светлым лучом в темноте рабства…
Не приравнивай гибель державы к погибели всего. Держава и дается народу, дабы было чем погибнуть вместо него, чтобы было, что дать в откуп за душу народную. Такая сделка выгодна, когда за недорогую цену покупаешь сокровище.
Поклонись Тому, Кто разрушает дешевое, дабы сохранилось драгоценное. Кто косит солому, да сохранится зерно. Не вступай в спор, как многострадальный Иов с Творцом, Строителем держав и народов. Воля Его во веки добра, мысль Его во веки светла и дело Его во веки праведно. Когда сажает дерево, думает, как оно будет срублено, а когда рубит его, мыслит о молодой поросли, растущей из него. Все сотворенные мiры пред Его величием – как капля воды на ладони. Та капля – слеза радости Его ока. В ней Он отражается, и она светится от сияния Его».
Русская Голгофа
Главное, что определяет качество человека и всего народа, определяет суть происходящего, – наше отношение к Богу, Творцу.
Тот период русской истории, в который здесь насаждалась жизнь без Бога, не мог не закончиться – в лучшем случае – здесь, в земной жизни – потрясением.
Обращение нашего народа к вере, к молитве во время Великой Отечественной войны – это было дело Промысла Божия, для того Священная война и была попущена Богом.
Почему было такое роковое стечение всех обстоятельств – всё, кажется, против нас? – это с земной точки зрения. А с духовной, главной, — всё как раз было за нас. И прежде всего – Христос Спаситель, и Его Пречистая Мать, и все святые Русской земли.
22 июня 1941 года на церковном календаре – это было второе воскресенье после Троицы, когда нашей Церковью празднуется память Всех святых, в земле Российской просиявших (всех: то есть, явленных и неявленных, канонизированных и не канонизированных – значит, и всех новомучеников и исповедников Российских, только что совершивших тогда и еще совершавших свой подвиг, всех русских воинов, за всю историю нашу живот свой на поле брани положивших – и тех, к которым прямо в тот же день, с четырех утра, стали прибавляться новые, только что павшие воины, души которых уже принимали Ангелы).
Русские святые умолили Господа принять эту величайшую жертву.
Матерью Божией для нас была вымолена не погибель, а жертва.
По молитвам русских святых Господь сподобил наш народ взять этот тяжелейший крест, который нам суждено было понести, который – Бог помог, Матерь Божия заступила – мы смогли понести. Потому и закончилась война на Пасху 1945 года – ибо за Крестом следует Воскресение.
Но разве нельзя жить без Бога и делать хорошие дела, жить жизнью чистой, честной, справедливой?
Можно. Но гордыня всё перечеркивает, всё самое лучшее выедает, как ржавчина, отравляет, как радиация. А жизнь без Бога, с представлением о том, что всё хорошее – не от Него, а само по себе, наше собственное, — это гордыня. Величайший грех неблагодарности. На грехе добрую (как говорят, «нормальную») жизнь не построишь.
Таково историческое задание для России, возложенное на нее Богом: проповедовать мiру евангельскую правду либо святой жизнью, либо – отступая от нее – скорбями.
Вот – важнейший урок 22 июня 1941 года на все времена. Важнейший ответ этого дня на все наши вопросы.
Но это урок не только для нас. Это и предупреждение всем врагам России, настоящим и будущим.
Не обманывайтесь мнимой слабостью России, как бы ей ни было трудно, как бы ни казалось, что ей уже не жить, что она – «колосс на глиняных ногах». Это чрезвычайно опасно для вас – опаснее, чем для России.
Россия – это ловушка для дьявола, для его слуг.
Уже очень многим в истории казалось, что победа над ней близка, уже одержана, некоторые даже победно входили в Москву, в Кремль, садились на трон русских царей!
И что же?
И ничего. Россия выходила победительницей. Как говорил святой праведный Федор Ушаков, адмирал флота Российского, «эти бури обратятся в славу России». И обратились.
И только русских святых на небесах стало больше.
Там уже – несметная небесная рать – нам, немощным, помогающая…
Так что будьте осторожны. Не связывайтесь с Россией. Уж очень много ваших предков осталось лежать в русской земле. Зачем и вам к ним присоединяться? Не прельщайтесь ни русской территорией, ни русскими богатствами, ни русской добротой и наивностью. Оставайтесь дома. Берегите себя.
2011 г.